Люди и куклы (сборник)

шкурой, двое — мужчина и женщина. Из грота, кутаясь в легкий плащ, появляется рыжекудрая молодая женщина. Сонно потягивается, зевает, поправляет прическу и закалывает ее гребнем.

Рыжая (зовет негромко). Подруга!.. Эй, подруга!..

Подруга. Тише ты… (Выбирается из под шкуры, тщательно оправляет складки туники.) Знаешь, с кем из богов я бы с удовольствием провела ночь?

Рыжая. С Аидом, в царстве теней. Этим все кончают, даже порядочные.

Подруга. Типун тебе на язык! Я еще мало похожа на тень. Нет, с Гипносом — богом сна.

Рыжая. Он бы тебя озолотил, а проснулась — опять нищая.

Подруга. Гребень есть?

Рыжая вынимает гребень из прически. Протягивает подруге.

О! Поздравляю. (Берет гребень, рассматривает.) Хорошая вещь и дорогая. Рыжая. Дорога как память. Но царь мог сделать подарочек и подороже. Не очень-то щедр этот Атрид. А что твой?

Подруга (вглядываясь в спящего мужчину). Спит непробудным сном. Замучил меня совсем. Навалился, как медведь. Ужасно груб.

Рыжая. Зато красив как бог. О моем этого не скажешь. Что он тебе подарил?

Подруга. Ты не поверишь. Ничего! Он сказал, что у него ничего нет.

Рыжая. И ты… дура! Вот нахал, медведь, дубина. (Подруге.) Эй, погоди, да уж не влюбилась ли ты?

Подруга. Пойдем купаться. Море — как зеркало.

Рыжая. Нет, скажи, влюбилась?

Подруга. Да ну тебя. (Убегает.)

Рыжая. Влюбилась! Влюбилась! (Бежит за ней.)

Мужчина под шкурой приподнимается на локте и смотрит вслед подругам. Это Парис.

Парис. Красив как бог, говоришь? Значит, мы с тобой неплохая парочка — баран да ярочка. Проснись я сейчас дома, в Трое, у меня бы нашлось кое-что получше твоего гребешка!

Голос из грота зовет: «Парис! Парис!» Парис задумчиво смотрит вслед женщинам. Из грота выходит Менелай.

Менелай. Ты уже проснулся? Привет тебе, мой благородный гость. Да будут боги благосклонны к тебе.

Парис. А чего им на меня сердиться? Я им ничего плохого не сделал.

Менелай. Не очень-то ты приветлив. Ворчишь, как медведь. А где же наши нимфы?

Парис. Девки пошли купаться.

Менелай. Как тебе спалось?

Парис. Отвык я на камнях. Сыро. Простыл.

Менелай (самодовольно). А эта Рыжая не давала мне остыть всю ночь. Ай да Рыжая! Я сделал вчера неплохой выбор.

Парис. Да, ты не промахнулся. Я бы дорого дал, чтоб иметь такую Рыжую козочку в своем стаде.

Менелай. Прости, Парис, гость мой, но иногда ты удивляешь мой слух. Ты представился мне как сын царя, а выражаешься, как какой-нибудь пастух. Удивительно…

Парис. Нечему тут удивляться. Меня вырастили наши пастухи, и я совсем недавно узнал своих благородных родителей.

Менелай. Ах вот оно что! Это должно быть забавно. Надеюсь, ты подаришь мне свою историю?

Парис. Если бы я мог тебе ее продать… (Менелай пожимает плечами.) Не обижайся, шучу.

Менелай. Надеюсь. Ну, я слушаю тебя, царственный пастух.

Парис. Подожди. Что за разговоры на пустой желудок. (Поднимается и встряхивает амфоры.) Хвала Дионису! В этой еще что-то осталось. Будешь?

Менелай. Я с утра не могу.

Парис. Я тебя не спрашиваю — можешь ты или не можешь. Я спрашиваю — будешь?

Менелай. С утра пить вредно. (Пьет.) Знаешь, что случилось с Клеоменом?

Парис. Кто это — Клеомен?

Менелай. Давний царь в Спарте. Он затеял торговать со скифами и подружился с этими варварами.

Парис. Ты закусывай, закусывай.

Менелай. Да. И каждый раз они устраивали возлияния в честь прибыльной торговли.

Парис. У варваров это называется «обмыть покупку».

Менелай. Клеомен пировал с ними по вечерам, а потом они приучили его пить с утра.

Парис. Кто выпил с утра, тот весь день свободен.

Менелай. Заметь себе, пили они неразбавленное вино.

Парис. Скифы всегда пьют неразбавленное.

Менелай. Короче говоря, Клеомен пристрастился. Жена Клеомена потребовала, чтоб он отказался от утренних возлияний. Два дня он воздерживался. А на третье утро сошел с ума.

Парис. А что же скифы?

Менелай. Ничего. Сели на коней и уехали к себе в степи, хохоча, как дети.

Парис. Скифы говорят: кто пьет с утра, никогда не бывает старым.

Менелай. Это почему?

Парис. Умирают молодыми.

Менелай. Мы отвлеклись. Итак, я слушаю твою историю.

Парис. Перед тем как мне, значит, родиться, моей мамаше Гекабе привиделся сон. Будто родила она факел.

Менелай. Ха-ха! Ты выдумываешь.

Парис. Честно. И будто от этого факела загорелся весь город. Мамаша перепугалась и велела занести меня, новорожденного, в горы и бросить там. Хороша у меня мамаша, нечего сказать. Будто до меня в городе не было пожаров. Слава богам, пастухи нашли меня и подобрали.

Менелай. А как же ты, бедоносный, вернулся под отчий кров?

Парис. Видно, родителей под старость совесть замучила. Стали справки наводить. Тут пастухи и открылись: жив, мол, ваш Парис. Ну, все и перевернулось. А до этого я ни ухом ни рылом ничего не чуял. А тут откуда-то царские пеленки мои достали, пошли охи да ахи…

Менелай. Потрясающе, клянусь… А что же привело тебя к нам в Элладу? Поведай мне как другу, если не секрет.

Парис. Дед мой, царь Лаомедонт, был, оказывается, врун, каких мало. То ли боги на него разгневались, то ли еще что, но дочь его Гесиону — тетку мою, значит, обрекли на съедение чудовищу. Уж не знаю какому. Дед возьми и пообещай тому, кто ее спасет, отдать своих коней. А кони у него были — звери и красивы, что твои лебеди. Так рассказывают. Ну, Геракл тогда спас мою тетку, а дед ему коней не отдал, зажал. Геракл на него войной, на деда-то. Отбил Гесиону и подарил своему другу Теламону. А папашу моего — я уже говорил — под старость совесть гложет. Видно, в молодости ее недокармливал. Вот он и просит меня: «Плыви, Парис, в Элладу и выкупи Гесиону, пусть доживает дома в покое». Я и погреб. Нашел ее, старушку. Так, говорю, и так. А она ни в какую. Слюбилась, видно, с Теламоном за целую-то жизнь. Родила ему сына Аякса. Хорошо, что я его не застал.