Картина третья
Корабль в море. Ночь. Звездное небо. На корме корабля Парис и Рыжая наблюдают за действиями кормчего.
Рыжая. Посмотри, мой пастушок, какая кругом красота. Тихо, ни ветерка.
Парис. Вот это-то плохо, козочка. Парус не колыхнется, повис, как не знаю что. Гребцы выбиваются из сил. Эй, кормчий, скоро ли мы будем в Трое?
Кормчий. Если бог Посейдон пошлет к утру попутный ветер, если ветер не нагонит буревые тучи, если тучи…
Парис. Слишком много если…
Кормчий. Наберись терпения, чужеземец. Мы в море, а не в постели.
Парис. Пойди отдохни. Я сменю тебя у руля.
Кормчий. Вот это морской разговор. Старайся держать вон на ту яркую звезду.
Рыжая и Парис у руля.
Рыжая. Послушай, Парис.
Парис. Я только и делаю, что тебя слушаю.
Рыжая. Не только. Елена осталась у Протея и, по всему видно, задержится там надолго, если не навсегда. Вот я и подумала…
Парис. И ты тоже подумала об этом, козочка?
Рыжая. О чем?
Парис. О том, что ты для моих благородных троянских родственников можешь сойти за спартанскую царицу. Даже имя менять не придется.
Рыжая. А ты догадлив, мой пастушок. Значит, одобряешь?
Парис. Одобряю. Я, честно сказать, все время думал, как бы тебя представить в нашем царском семействе… э-э-э… подостойнее. Чтоб не лезли с расспросами.
Рыжая. А пусть полезут. У меня есть что им порассказать о Менелае. Ну, ладно, не дуйся, пастушок, скажи, что ты меня любишь.
Ласкается к нему. Парис отпускает кормило и обнимает Рыжую. Голос кормчего за сценой: «Ветер, ветер! Гребцам сушить весла!»
Кормчий
Уходит с Рыжей.
Кормчий
Картина четвертая
Спарта. Зала в доме Менелая. Стены увешаны оружием. Зала полна женщин. Одни вышивают кайму, другие плетут корзинки, кто-то спит, кто-то закусывает. Женщины хором поют по-бабьи жалостливо что-то вроде:
Появляются Агамемнон, Одиссей и Ахилл. Останавливаются в дверях. Женщины, увлеченные пением, их не замечают.
Агамемнон. Похоже, что это не дом спартанского царя, а этот… как его…
Ахилл. Женская баня.
Агамемнон. Именно женская баня.
Одиссей. Только закаленному спартанцу под силу париться в таком обществе.
Агамемнон
Женщины, заметив вооруженных воинов, с визгом разбегаются. За сценой раздаются трубные звуки охотничьего рога. Входит Менелай, вооруженный луком и колчаном со стрелами. За ним слуга несет на плечах тушу рогатого оленя.
Менелай. Ба-ба-ба! Кого я вижу! Агамемнон, брат мой!
Следуют объятия.
Агамемнон. Позволь тебе представить моих друзей — Одиссей Лаэртид, царь Итаки.
Менелай. Много слышал о вас, хитроумный Одиссей.
Одиссей. Это ничто в сравнении с тем, что я слышал о вас, особенно за последнее время.
Менелай. В последнее время мне везет. Вот и сегодня была удачная охота. Едва рассвело…
Менелай что-то негромко, но с увлечением рассказывает Агамемнону и Одиссею. Ахилл, закончив разглядывать оружие на стенах, обращается к слуге.
Ахилл. Говорят, в Спарте самые крупные олени.
Слуга
Ахилл. Но я раз подстрелил оленя на Родосе. Он был значительно крупнее этого.
Слуга. На Родосе олени значительно крупнее.
Ахилл. А в Фессалии олени во много раз превосходят родосских.
Слуга. Во много раз превосходят.
Ахилл
Слуга
Ахилл
Слуга. Что вы, ваша милость. Я не смею с вами разговаривать. Это вы сами с собой разговариваете. А я у вас вроде зеркала. Кто же сердится на зеркало?
Ахилл. Идиот.
Слуга. Правильно. Только идиот.
Ахилл. Ты — идиот! Убирайся отсюда, пока цел!
Слуга. Бить зеркало — дурная примета.
Оставляет оленя и уходит.
Агамемнон