— Я думаю диету Аткинса попробовать, — сказал тот.
— Я пробовал.
— И как?
— Две недели пить нельзя. — Бубба скорчил недовольную рожу. — Две
Толстяк кивнул:
— Я своей жене так и сказал.
Макс пнул стол, стукнулся затылком об пол. И застыл.
— Помер? — спросил Бубба.
— Пока нет, — сказал я. — Но скоро помрет, если врача не вызвать.
Бубба достал визитку. Спросил здоровяка:
— Тебя как звать?
— Августен.
— Ну… Серьезно, что ли?
— Ага. А что?
Бубба глянул на меня, пожал плечами, обернулся к Августену. Протянул ему визитку:
— Позвони этому мужику, он на меня работает. Починит твоего приятеля. Ремонт на мне, но за лекарства сам заплатишь.
— Ладно. Это по-честному.
Бубба снова посмотрел в мою сторону, закатил глаза и вздохнул.
— Ну чего, бери ноутбук.
Я так и сделал.
— Тадео, — сказал я.
Тот убрал от лица трясущиеся руки.
— Кто тебя нанял?
— А? — Тадео пару раз моргнул. — А, приятель Макса. Кенни.
—
Я проигнорировал его тираду.
— Рыжий, Тадео? Из заброшенного дома?
— Кенни Хендрикс, ага. Сказал, ты знаешь его старушку. Сказал, ты нашел ее дочку, когда та пропала.
Хелен. Вот если где какая тупая срань, то Хелен обязательно будет неподалеку.
— Кенни, — повторил Бубба и горько вздохнул.
— Где моя сумка? — спросил я.
— В другом ящике, — ответил Тадео.
Августен спросил Буббу:
— Можно твоему доктору сейчас позвонить?
— Тебя всегда Августен называют? — спросил Бубба. — Не Стен?
— Не, Стен — никогда, — ответил здоровяк.
Бубба задумался, затем кивнул:
— Давай звони.
Августен раскрыл мобильник, набрал номер. Я достал из ящика стола сумку, забрал фотографию Габби и свои бумаги. Пока Августен сообщал доктору, что его приятель истекает кровью, я убрал ноутбук в сумку и пошел к двери. Бубба спрятал пистолет в карман и направился вслед за мной.
Глава 8
В моем сне Аманде Маккриди было десять, может, одиннадцать лет.
Она сидела на крыльце желтого бунгало с каменными ступеньками, у ног ее храпел белый бульдог. Из газона между тротуаром и улицей возносились ввысь древние деревья. Мы были где-то на юге, возможно в Чарльстоне. С ветвей свисали гирлянды бородатого мха, а у дома была крытая жестью крыша.
За Амандой сидели в плетеных креслах Джек и Триша Дойл, на столике между ними стояла шахматная доска. Они совсем не состарились и выглядели в точности такими, какими я их помнил.
Я подошел к ним, и собака подняла голову, оглядев меня, одетого в форму почтовой службы, своими темными, печальными глазами. На левом ухе у нее было пятно, такое же черное, как нос. Она облизнулась и завалилась на спину.
Джек и Триша Дойл оторвались от шахматной партии и уставились на меня.
— Я просто почту доставляю, — сказал я. — Я просто почтальон.
Они продолжали смотреть на меня. Молча.
Я передал Аманде почту и застыл, ожидая чаевых.
Она просмотрела конверты, по одному отбрасывая в сторону. Они приземлялись в кустах, тут же намокая и желтея. Аманда взглянула на меня, и руки ее были пусты.
— Ты не принес нам ничего нужного.
Наутро я еле-еле смог оторвать голову от подушки. Когда мне это наконец удалось, в районе левого виска что-то хрустнуло. Скулы ныли, весь череп пульсировал. Пока я спал, кто-то щедро присыпал мой мозг смесью красного перца и толченого стекла.
Мало того, каждая моя конечность, каждый сустав протестовали, когда я встал, а потом снова сел на кровати, тяжко вдохнув. Стоять под душем было мукой — струи воды больно били по всему телу. Кожу саднило от мыла. Когда я мыл голову и случайно надавил на левую сторону черепа, то от внезапной адской боли чуть не рухнул на колени.
Выбравшись из душа, я посмотрелся в зеркало. Верхняя левая часть лица, включая полглаза, напоминала фиолетового цвета мрамор. Единственным исключением были черные швы. В волосах проглядывала седина; со времени последней проверки она добралась и до груди. Я осторожно причесался, затем повернулся и потянулся за бритвой. Колено взвыло от боли. Я ж и не двигался почти, только слегка перенес вес на другую ногу, но ощущение было такое, будто я со всей дури вмазал себе по колену молотком.
Старость, мать ее. Ни фига не радость.
Когда я зашел на кухню, мои жена и дочка синхронно взвизгнули, уставившись на меня широко раскрытыми глазами. Настолько синхронно, что я сразу понял — они заранее это спланировали. Я показал им большой палец и налил себе кофе. Они обменялись рукопожатиями, затем Энджи снова развернула газету и сказала:
— Что-то эта сумка для ноута удивительно похожа на ту, что я подарила тебе на Рождество.
Я набросил ее на спинку стула, сел за стол.
— Это она и есть.
— И содержимое? — Она перелистнула страницу «Бостон геральд».
— Полностью возвращено законным владельцам, — сказал я.
Она подняла брови, благодарно кивнула. Благодарно и — может, самую малость — с завистью. Взглянула на нашу дочь, погруженную в изучение узора на клеенке.
— А как насчет, э-э-э, потерь среди мирного населения?
— Ну, одному джентльмену в ближайшее время придется воздержаться от бега в мешках. Или, — я отхлебнул кофе, — от ходьбы вообще.
— И он оказался в такой ситуации потому, что?..
— Бубба решил ускорить процесс.
Услышав это имя, Габриэлла подняла голову.
