— Нет, мужчину я не узнала, - расстроила я его. – Было очень темно, и лица я не разглядела. Он был заметно выше Эйвазовой, одет в распашной темный плащ – фасон я, к сожалению, не рассмотрела – и шляпу-«котелок»… кажется – насчет модели шляпы я тоже не вполне уверена. А в руках он держал трость.
Пока я договаривала, Севастьянов уже подошел достаточно близко ко мне, заложил руки в карманы, забыв обо всех своих заученных манерах, и с прищуром неотрывно смотрел мне в глаза.
— Но мужчина тоже вышел из дома, так?
Я снова качнула головой:
— Этого я не видела. Он появился откуда-то сбоку и достаточно неожиданно… возможно, тоже спустился с веранды, а возможно, просто повернул из-за угла.
Снова и снова я прокручивала в памяти тот эпизод, но так и не могла понять, откуда именно он появился: все мое внимание занимала тогда фигура Эйвазовой.
— Так, говорите, это было в одиннадцать?
— В половине двенадцатого, - поправила я, хотя наверняка Севастьянов ошибся нарочно, проверяя меня.
— Ясненько… - Севастьянов вновь переглянулся с Кошкиным и, окончательно забывая о манерах, присел на край стола рядом со мной. – Лидия Гавриловна, а скажите-ка, какие у вас отношения сложились с Эйвазовыми и гостями дома? Были у вас с кем-то конфликты? Или, быть может, вам доводилось конфликты наблюдать?
— Эйвазовы, как и их родственники и гости, замечательные люди – я нашла в их лице множество друзей, и у меня со всеми ровные и теплые дружеские отношения.
Кажется, я чуть переусердствовала с патокой и два раза употребила слова с корнями «друг». Будь в этой комнате Ильицкий, он непременно бы ухмыльнулся и вставил какой-нибудь едкий комментарий.
— Да? – изумился в ответ Севастьянов, - а один… из свидетелей сказал, что у вас с господином Ильицким постоянно случались эти самые конфликты. Каждый день буквально.
Исправник смотрел на меня испытующе, но на губах играла все та же неискренняя улыбка. В ответ и я улыбнулась как можно безобиднее:
— Так те конфликты были из-за политических убеждений, а разве знаете вы русскую семью, в которой не ссорились бы за столом из-за политики? Евгений Иванович замечательный человек, у него отличное чувство юмора, которое, правда, не все понимают…
— Ну да, ну да, - покивал Севасьянов. – А с остальными членами семьи у Евгения Ивановича какие отношения? Много таких, кто его чувство юмора не понимает?
Да что ж он к нему прицепился, к Ильицкому?! Я уже начинала нервничать…
— Насколько мне известно, у него со всеми были ровные и теплые отношения, - осторожно сказала я.
— И дружеские еще, наверное? – уточнил Севастьянов.
— Да… - Надо мною, кажется, уже явно издевались.
— А вот у нас имеются другие сведения… - Севастьянов выдержал паузу, поднимаясь со стола и молча шагая к противоположной стене. Мне в это время огромных усилий стоило не озираться испуганно на Кошкина, не впиваться ногтями в ладони и вообще вести себя так, словно мне дела нет до Ильицкого и до их сведений. Севастьянов продолжил: – вы разве запамятовали, как однажды вошли в столовую и застали весьма пикантную сцену между господином Ильицким и убиенной Елизаветой Тихоновной?
Он снова впился в мои глаза цепким взглядом, а я, по-прежнему не показывая волнения, думала о том, что если сейчас примусь выгораживать Ильицкого – мне все равно не поверят. Еще и друга в лице Кошкина потеряю. Но и «топить» его, разумеется, было нельзя: исправник и так невзлюбил Ильицкого.
— Вы о поцелуе?.. - я наклонила лицо, всем видом показывая, как смущена. – Право, я уже тысячу раз пожалела, что имела неосторожность рассказать об этом Андрею Федоровичу. Он домыслил бог знает что, а я всего-то видела, как они стояли рядом возле камина… Прошу вас, не будем больше об этом, мне ужасно стыдно, что я невольно оговорила Елизавету Тихоновну.
— Нет уж, голубушка, придется нам на эту тему договаривать…
Сквозь напускную любезность Севастьянова чувствовался жесткий тон, и я поняла, что мой маневр не удался: исправник не собирался щадить чувства юной девицы, а возможно, и вовсе не поверил мне.
— Так что же не было никакого поцелуя? – спросил он прямо.
Первым моим порывом было применить все свои актерские таланты, чтобы пылко крикнуть «Богом клянусь, не было!», размашисто перекреститься и смотреть на Севастьянова честным взглядом. Уверена, у меня бы получилось, но в этот момент я некстати вспомнила последний разговор с Андреем и его вопрос, такой простой и безыскусный – могла бы я за Ильицкого поручиться?
Я смешалась, отвела взгляд и, не в силах больше разыгрывать хладнокровие, молвила едва слышно:
— Я не знаю…
Севастьянову этого хватило, он вновь бросил взгляд на Кошкина, и мне показалось, что он уже распоряжается об аресте. Потому заговорила пылко, понимая, вместе с тем, что мои слова уже не будут услышаны:
— Даже если этот поцелуй был – это всего лишь поцелуй, это ничего не значит. Я знаю, что Евгений Иванович очень хорошо относился к Елизавете Тихоновне, он любил ее… - выпалила я отчаянно.
— Любил?! – задрал брови на лоб Севастьянов, и я поняла, что опять сказала лишнее.
Хотя, собственно, почему лишнее?
— Да, любил, - повторила я уже спокойнее, - мне так казалось. Он всегда очень нежно к ней относился, я уверена, он не мог бы причинить ей зла. Я ручаюсь за это.
Последнюю фразу, к моему удивлению, я произнесла совершенно искренне и даже не задумываясь. И сразу я почувствовала, как легко мне стало – он ведь действительно не мог этого сделать.
Севастьянов, однако, меня уже и не слышал – я говорила в пустоту.
— Да-да, хорошо, у вас есть еще какие-то сведения для нас?
— Нет…
— Тогда вы свободны, благодарю за помощь следствию.
— Что это было? – не прошло и пяти минут, как меня нашел в парке урядник Кошкин и, понижая голос, нервно задал вопрос. – То вы видели, как они целовались, то не видели! Вы что, шутить вздумали с Севастьяновым?
— Мне совершенно не до шуток, Степан Егорыч, - ответила я мрачно.
— Чего вы добиваетесь?
Я подумала, что это даже к лучшему, что он нашел меня – оглянулась по сторонам, убеждаясь, что поблизости никого нет, и ненавязчиво взяла Кошкина под руку, решив прогуляться с ним, а заодно поговорить.
— Я добиваюсь, прежде всего, чтобы следствие вычислило убийцу. – Волнение мое давно прошло, теперь я была спокойна и могла трезво рассуждать. – А Севастьянов, взявшись за Ильицкого, идет по ложному пути. Ведь он подозревает именно его?
— Подозревает, - подтвердил Кошкин, - но для этого и оснований полно: вы лучше меня знаете этого Ильицкого – это же ужас, что за человек! И с Эйвазовой у него определенно какие-то отношения были… не просто какие-то, а любовные! Уж извините, что так прямо говорю. И про драку его с Миллером нам все известно, и про то, какой он вспыльчивый и ревнивый. А самое главное – никто не может с точностью сказать, где он был в ночь убийства. Он исчез как раз тогда, когда вы видели этого загадочного мужчину рядом с потерпевшей – ведь вы его видели, Ильицкого! Разве это не очевидно?!
— Не очевидно, - упрямо возразила я. - А… где был хотя бы Миллер в ту ночь – тоже ведь никто подтвердить не может! Наверняка он сказал вам, что спал, но…
Кошкин во время моего запальчивого монолога даже не смотрел на меня.
— Что? - не выдержала я. - У него есть алиби?
— Да, есть, - подтвердил неохотно Кошкин. Помялся и добавил: - одна из дам сказала, что была с ним
