И олигарх, узнав цитату, хмыкнул.
В машине, куда он вернул немного потяжелевшую из-за гипса деву (с заметным трудом), рыцарь пошептался с оруженосцем и объявил:
– Значит, так. С одной стороны, в таком виде вам нельзя возвращаться домой и не нужно завтра идти на работу.
Оля покорно кивнула.
Явиться в школу, пред светлые очи коллег и учеников, сразу после кошмарного шоу на кладбище было немыслимо. Больничный лист в этой ситуации казался спасением! Потом будет Новый год, начнутся зимние каникулы, у всех появятся свежие яркие впечатления – авось после праздников она сможет показаться на люди, не сгорая от стыда.
– С другой стороны, нам с вами нужно обсудить и подписать контракт.
Оля снова кивнула, но уже с менее уверенным выражением лица.
– Витя, домой, – распорядился Громов и обернулся к пассажирке: – Придумывайте теперь, что же вы скажете строгой маме. Сегодня вы дома не ночуете. Мы едем ко мне!
– Будем смотреть коллекцию ируканских ковров?
– Как пожелаете.
С мрачным удовлетворением Ольга Павловна подумала, что не такой уж он умник, Стругацких-то не читал, и тут увидела, что ее спутник трясется от еле сдерживаемого смеха.
– Что это с вами? – обиженно спросила она.
– Не вижу, почему бы благородному дону не показать даме свою коллекцию ируканских ковров, – задыхаясь, выдавил из себя Громов.
«Ишь, умник!» – сказал ее внутренний голос с непонятным удовлетворением.
– А где?.. – Люсинда завертела головой.
Она потихоньку, чтобы не мешать произносимым в память Жанны Марковны речам, выскользнула из-за стола «попудрить носик», а по возвращении увидела, что пустует не только ее собственный табурет, но и соседний.
Кафе, где проходил поминальный обед, называлось «Маша и медведи». Маша в интерьере представлена не была, а о медведях напоминала дубовая мебель топорной работы.
– Ваша подруга вышла покурить, – шепнула ей незнакомая дама.
В голосе ее звучало такое неодобрение, словно она говорила от лица и по поручению Минздрава. Она осуждала курение, подругу, которая курит, и Люсинду, у которой такая подруга.
– Ясно.
Люсинда села на пенек и съела пирожок.
Маша-Мари, очевидно, дымила, как паровоз. Прошло с полчаса, а она все не возвращалась.
«Слиняла!» – поняла наконец Люсинда и немного обиделась.
Она так старалась обаять эту полузнакомую Машу, интригующим шепотом под стук ложек, вилок и ножей рассказала ей о «красной метке» и даже показала этот раритетный документ, развернув его под столом. А неблагодарная девица при первой же возможности смылась без следа и слова прощания!
Проверить карманы своего пальто на общедоступной вешалке в углу зала Люсинда и не подумала, а потому пропажу раритета обнаружила только на следующий день.
– Остановитесь, пожалуйста, у какой-нибудь столовой или кафе попроще, – после напряженного раздумья попросила Ольга Павловна.
– Проголодались? – встрепенулся Громов.
Пока она молчала, придумывая, что сказать родителям, он делал вид, что дремлет.
Ольга Павловна с сожалением вспомнила о поминальном обеде, на который она не попала, но признаваться в том, что голодна, посчитала ниже своего достоинства и объяснила:
– Мне нужен подходящий шум.
– Впервые слышу, чтобы в кафе ходили за шумом, – заметил Громов. – Обычно туда ходят за едой.
Очевидно, ему хотелось поболтать, но Оля уже настроилась на непростой разговор со штандартенфюрером мамой и не могла себе позволить отвлекаться на пустой треп.
Мама, если ее что-то очень интересовало, с легкостью устраивала филиал гестапо в отдельно взятой квартире. А задурить голову Галине Викторовне было не легче, чем обмануть детектор лжи.
Оля должна была мастерски перепутать правду и ложь в тугой клубочек, убедить мамулю, что это и есть путеводная нить, и наладить ее в долгий путь по ложному следу. Теоретически принцип обмана был понятен и прост, но практики в этом деле у Оли было маловато.
Витя остановил машину у заведения с гигантской вывеской «Харчевня номер три». Ни в этой, ни в одной из двух предыдущих харчевен Ольга Павловна не бывала, а потому не стала возражать против эскорта.
Хотя было ясно, что Громов вызвался сопровождать ее не из галантности, а по причине обуревающего его любопытства. Беспардонному олигарху было интересно послушать, как благородная учительница будет обманывать своих папу и маму.
В поисках подходящего шума им пришлось пройти через все три обеденных зала. В первом из них праздновали свадьбу, во втором пели караоке и только в третьем просто трапезничали.
Ольга Павловна закрыла глаза, немного послушала и кивнула:
– В принципе, годится.
– Тогда присядем? – Громов провел ее к столику.
Оля села и решительно отодвинула меню. Она заранее определилась с выбором:
– Тарелку борща и рюмку водки.
– Сермяжно! – оценил ее стиль олигарх.
– Это вам! Я буду разговаривать, а вы, уж будьте так любезны, ешьте и пейте.
Ольга Павловна повела рукой, как дирижер симфонического оркестра, и объяснила:
– Фон тут хороший, но не хватает чавканья и бульканья на ближнем плане.
– Чавканья?! – возмутился олигарх.
– И бульканья, – твердо повторила Ольга Павловна. – Вы мне поможете или нет?
Сермяжный или не сермяжный, но сделанный ею выбор стилистически весьма точно соответствовал атмосфере заведения. Какое-нибудь консоме из перепелок в харчевне пришлось бы ждать до морковкина заговения, а борщ и водку доставили моментально.
Громов заглянул в тарелку, где в окружении бурой жижи, запятнанной редкими жиринками, полуразрушенным замком высился пугающий обломок мозговой кости, и неуверенно вооружился ложкой.
– Давайте, приступайте! – Оля подбодрила его жестом.
Олигарх приступил – поначалу неуверенно, но с явно прибывающим энтузиазмом.
Дождавшись правильного, по ее мнению, ритмического «узора» из чавканья и бульканья, Ольга Павловна мелко перекрестилась и набрала знакомый номер.
– Алле? – моментально откликнулась трубка бодрым голосом Галины Викторовны.
Определенно, мамуля сидела в засаде, подстерегая дочь.
– Мамулечка, привет, это я, – приветливо и грустно произнесла Ольга Павловна.
– Где ты, Оля? Я звонила в школу, но там никто не снимает трубку, а твой мобильный недоступен!
– Тише, мама, – вполне натурально поморщилась Оля. – Разумеется, в учительской никого нет, мы все на поминках. Ты забыла? Я же тебе рассказывала, наша завуч Жанна Марковна умерла, и сегодня были похороны. А мобильник я выключала. Сама понимаешь, звонки на кладбище – это неприлично.
Громов, не прекращая старательно чавкать и булькать, показал ей большой палец.
– А с кем это ты утром уехала, Олюшка? Что за машина тебя забрала? У тебя новый друг? – задала свой главный вопрос бдительная мама, оставляя тему смерти ради жизни на Земле.
– Ну что ты, мама! Это машина председателя школьного родительского комитета, Сидоров его фамилия, отец Кати Сидоровой из моего класса, – недрогнувшим голосом соврала Ольга Павловна.
«Сидоров» напротив нее скривился, очевидно, оценив как сермяжный и выбор своей новой фамилии.
– Мы с ним утром на кладбище ездили, он и похороны, и поминки оплатил, а я венки выбирала.
