– Какую комнату?! – возмутилась этой напраслиной Галина Викторовна.
– Кажется, она не понимает, где она и кто она, – громким шепотом сообщила Костику Оля. – Думает, что она – мать одного моего знакомого!
В этот момент в гостеприимно распахнутую дверь вошел папа, заметно перекосившийся на бок под тяжестью пластмассовой канистры.
– Какого еще знакомого? – с подозрением спросил он, посмотрев на супругу. – Галя! У тебя есть еще какие-то дети, кроме наших?!
– Какие еще дети, мне и этих много! – закричала Галина Викторовна, отчаянно замахнувшись на отпрянувшего Костика ремнем от сумки.
– Ой, прости, пап! – извинился Костик, наступив родителю на ногу. – Что, ты машину разбил?
– Как – разбил?! – занервничал папа.
– Ну, в аварии?
– В какой аварии?!
– Эй, наверху! У Романчиковых! – закричали от основания лестницы околоподъездные бабушки. – Шо там у вас, пожар или убивают кого?
– Пожар? – Папа шумно понюхал воздух. – Ой, а я с бензином!
– Нет у нас никакого пожара! – возразила Оля.
– Що, шо она орет? Пожар у них, да? Пожар?! – загомонили в подъезде.
– Поубивал бы старых дур, – проворчал Костик.
– Не, не пожар, у них там убийство! – заволновались глуховатые бабки.
Оля молча обошла маму, столбом застывшую посреди комнаты, Костика – на пороге, папу – в коридоре, и громко захлопнула дверь.
Как бы то ни было, посторонних их дела семейные не касались.
Где-то через час, соединенными усилиями отняв у мамы ремень, проветрив квартиру и поставив отмокать пригоревшую кастрюлю, Оля, Костик и папа собрались на кухне за успокоительным чаем. Маму не звали – берегли ее и свои нервы, но Галина Викторовна вышла сама и кротко поинтересовалась: за что же родной сынок над ней так издевается? Вопрос сопровождался публичным показом сообщения на экране мобильника.
Костик поклялся, что злополучную эсэмэску не отправлял, и предположил, что это чей-то злой розыгрыш. Мол, кто-то влез в его шкафчик с одеждой в бассейне, взял мобильник и отправил Галине Викторовне дурацкое сообщение.
Мама поклялась, что сегодня она даже не заходила в Олину комнату, а вчера там все было в полном порядке.
Папа поклялся, что полдня он безотлучно провел в гараже и вообще не понимает, что за чертовщина у них тут происходит.
А Оля поклялась, что во всем разберется, допила свой чай и поехала «ночевать к подруге», то есть, на самом деле, к Громову.
Нет худа без добра, разгром в комнате сыграл ей на руку: макулатурные развалы отнюдь не выглядели наилучшим местом для отдыха, и мама отпустила Олю в гости без вопросов.
Без пяти минут олигарх Громов, заглазно обвиненный Ольгой Павловной в трудоголизме, провел субботний день отнюдь не в офисе. Он занимался не делами, а лишь одним делом, притом уголовным.
Андрей настоял на своем участии в расследовании смерти Марины, привычно использовав как веский аргумент твердую валюту. Бегло ознакомившись с конвертом, полным аргументов, важный полицейский генерал лично препроводил Громова в курилку, где как раз релаксировал, забросив на подоконник гудящие ноги, Антон Колобков.
– Вот вам, старший лейтенант, напарник, – веско сказал генерал Колобкову, уронившему сигарету от неожиданности. – Зовут его Андрей Павлович, фамилию не скажу – пусть это будет секрет, и звание его вам тоже знать не обязательно. Прошу любить, жаловать и держать в курсе дела. Вам понятно?
– Понятно, – безбожно соврав, подтвердил Антон.
Он понял только одно: начальство из каких-то своих высших соображений пристегнуло к нему темную лошадку, с которой Антоша теперь должен носиться, как дурень с писаной торбой.
Генерал изобразил некий невразумительный жест, очевидно, символизирующий передачу торбы в хорошие руки, пожелал напарникам успеха и удалился.
– Можно просто Андрей, – сказал Громов, доставая свои сигареты.
Наладить полный контакт в режиме первого перекура не получилось – Антон при всем старании не мог изобразить внезапный всплеск товарищеских чувств, но Громова такие лирические тонкости волновали мало.
С утра до вечера он неотлучно сопровождал Колобкова на пути к развязке детективной истории и за это время узнал много нового о своей покойной сестре.
Оказывается, в друзьях у Марины Громовой были не только мажорные юноши и гламурные девушки, но и вполне приличные люди того и другого пола, включая даже двух работающих учительниц – и одной из них была Ксюша Марковцева.
И кавалеров своих Марина давно уже не меняла как перчатки, потому что без малого год состояла в серьезных отношениях с порядочным юношей по имени Иван, бедным студентом из интеллигентной семьи.
Иван сей оказался невысоким коренастым малым с русыми кудрями, шкиперской бородкой и глазами цвета лесных незабудок. Громову он напомнил героя старых советских фильмов – простого честного парня, геолога, там, или полярника, романтика дальних странствий и любителя бардовской песни. Или, скажем, простодушного русского богатыря, вроде Илюши Муромца, засидевшегося на теплой печке.
Марину этот славный малый, похоже, любил, хотя и странной, на взгляд олигарха, любовью – без энергичных попыток прибрать красавицу к рукам и на законных основаниях внедриться в богатое семейство.
– Да я бы охотно женился на Мариночке, но ясно понимал, что ее семья будет против, – доверительно объяснил Иван Колобкову и Громову. – Кто я для них? Голь перекатная, и так оно и есть. К сожалению, я не смог бы обеспечить Мариночке тот образ жизни, к какому она привыкла.
– То есть жениться вы на девушке не собирались, но спали с ней? – в лоб спросил нежного юношу грубый Колобков.
Тут Громов почувствовал симпатию к старлею, хотя его и покоробила чеканная формулировка.
– Я не хотел! – взвился Иван.
– Жениться?
– Спать!
– Что-о-о?! – возмутился и Громов.
– То есть я был не против, – голубоглазый Иван потупил взор – незабудки поникли. – Тем более, что Мариночка настаивала… Но я всегда говорил ей, что не могу дать ей ничего, кроме большой и чистой любви.
Колобков и Громов синхронно фыркнули. У них обоих было совсем другое представление о большой и чистой любви.
– Поверьте, я предлагал отпустить ее! – вздохнул Иван. – Я даже просил ее забыть меня и устроить свою жизнь с кем-нибудь другим, более подходящим ей по положению, привычкам и принципам.
– Тьфу! – с чувством сказал Колобков.
– Но вы же не знали Мариночку! – обиделся Иван.
– Это точно, – согласился Громов, терзаемый чувством вины.
– Мариночка никак не хотела сдаваться! Она постоянно тянула меня в светское общество, престижную работу мне искала, а мою сестру Наталью все пыталась знакомить с разными важными господами. – Он усмехнулся: – Надеялась, глупенькая, вылепить из меня подходящую партию.
– Я его слепила из того, что было, – с отвращением пробормотал Громов.
А грубый Колобков с понятным намеком помянул конфетку из дерьма.
– Мы, Суворовы, вовсе не дерьмо! – обиделся Иван. – У нас, между прочим, дворянские корни!
