А газеты продолжали строить догадки: кто же такой доктор Дулиттл? В самом ли деле он умеет разговаривать со зверями и птицами, как утверждает маэстро Паганини?
Газетчики охотились за доктором Дулиттлом, чтобы хоть что-то разузнать о нем. Вокруг дома, где он поселился с птицами, и вокруг его циркового фургона с утра до вечера стояла толпа. Джон Дулиттл переодевался, убегал, прятался, но ничто не помогало, пока его не выручил силач Геракл. Нет, он не бросался с кулаками на зевак и вездесущих газетчиков. Он запихивал себе под рубашку подушку, водружал на голову цилиндр, усаживался в фургоне и через распахнутую дверь отвечал на все вопросы.
Как ни странно, с помощью такого нехитрого фокуса удалось провести настырных газетчиков. Правда, газеты запестрели необычными суждениями «доктора» о музыке, настолько необычными, что знатоки только качали головой. Дело в том, что силач Геракл ничего не смыслил в музыке и не мог отличить одной ноты от другой.
Больше других успеху доктора Дулиттла радовались его звери. Каждый вечер артисты «Пантомимы из Паддлеби» отвешивали последний поклон публике, шли в костюмерную, переодевались, а вернее — раздевались, и обсуждали театральные новости. В конечном счете все их разговоры переходили на дела доктора.
— Как бы нам сделать так, — говорила Крякки, — чтобы наш доктор не пустил на ветер те деньги, которые он заработает на опере? Я не знаю, какой договор он заключил с театром «Регент», но публика каждый вечер заполняет зрительный зал до отказа, а билеты стоят недешево. Я не умею считать так хорошо, как сова Бу-Бу, но уверена, что доктор заработает. — Тут она задумалась, видно собираясь назвать умопомрачительное число шиллингов и фунтов, но в конце концов сказала то, что ей казалось более точным: — Доктор заработает на опере кучу денег!
О’Скалли стаскивал с себя костюм Пьеро и внимательно слушал утку. При словах «кучу денег!» он даже вздрогнул. С арифметикой он был не в ладах, слова «сто», «тысяча», «миллион» ничего ему не говорили, но «куча денег» была ему понятна. Он уже успел представить себе гору золотых и серебряных монет выше человеческого роста. Но тут он вспомнил, что в цирке работает не один доктор, а целых восемь человек, и гора в его воображении стала быстро уменьшаться.
— Не забывай, — сказал он, — что все эти деньги надо разделить с силачом Гераклом, акробатами братьями Пинто, клоуном Хоупом, владельцем кукольного театра, Мэтьюзом и Теодорой. Так что доктору достанется не вся куча, а только ее восьмая часть.
Крякки с удовольствием посмотрела на себя в зеркало и с неудовольствием на посмевшего перечить ей О’Скалли.
— Все зависит от высоты кучи, — недовольно крякнула она. — В любом случае, он заработает достаточно, чтобы безбедно жить в Паддлеби. — Она мечтательно прищурила глаза и добавила: — А может быть, и больше. Лишь бы он не вздумал снова устраивать приют для престарелых лошадей или бездомных кошек.
— Старый добрый Паддлеби! — вдруг с тоской заскулил пес. — Как же я соскучился по нему!
— Бедный наш дом, — вздохнула Крякки. — Никто за ним не ухаживает. Боюсь, что там скоро рухнут стены.
О’Скалли стянул наконец с себя костюм Пьеро и надел золотой ошейник. Это была единственная одежда, которую он постоянно носил. Золотым ошейником его наградили за спасение похищенного пиратами рыбака, и пес очень гордился им.
— Вот бы сейчас пробежаться по мосту, заглянуть на рынок, а потом поохотиться на крыс возле реки.
Хрюкки все это время безуспешно пытался снять с головы парик, который Теодора посадила на клей. Наконец парик с трудом оторвался от его макушки.
— Будь проклят этот клей! — взвизгнул от боли Хрюкки. — Неужели Теодора не может придумать ничего получше, чтобы закрепить парик у меня на голове? Не могу же я терпеть такую боль каждый раз, когда мне приходится его снимать! — Он потер рукой макушку и грустно добавил: — А я скучаю по грядкам с овощами. Они уже небось совсем одичали и заросли сорняками. Поскорее бы доктор заработал эту вашу кучу денег, чтобы мы вернулись в Паддлеби.
— Это вовсе не наша куча денег, — справедливо возразила Крякки, — а публики. Вот когда публика заплатит за билеты на наше представление, тогда куча и вправду станет нашей.
Скок долго прислушивался к разговору друзей, а постом сказал:
— Поверьте, я желаю доктору Дулиттлу добра, но не хочу, чтобы он заработал кучу денег.
— Но ведь без денег мы не сможем вернуться в Паддлеби! — воскликнула утка.
— В том-то все и дело, — ответил Скок. — Чем быстрее он заработает деньги, тем быстрее вернется в Паддлеби. А я не смогу поехать с вами, и больше мы никогда не увидимся. Мне нравится не просто в цирке, а в цирке Доктора Дулиттла. Вы представляете, во что превратится наш цирк, когда он уедет? Конечно, мой хозяин — человек неплохой, и старик Крокетт, хозяин Тобби, — тоже, но без доктора Дулиттла все пойдет наперекосяк.
— Это называется гр… пр… проблема! — сказал О’Скалли. Он недавно услышал это иностранное слово от Джона Дулиттла и теперь вовсю использовал его, пытаясь вставить к месту и не к месту. — Проблема! — гордо повторил он. — Но вы не отчаивайтесь, должны же мы найти какой-то выход. Может быть, если ваши хозяева разбогатеют, они отпустят вас с нами в Паддлеби. А доктор, конечно, вам не откажет, он добрый…
Глава 10. Реклама — двигатель торговли
Кто бы стал спорить? Конечно, реклама — двигатель торговли. Сначала газеты создали доктору Дулиттлу рекламу своими хвалебными или ругательными статьями о его опере, и публика валом повалила в театр. Только благодаря такой рекламе стали знаменитыми птицы, поющие в опере. Да кто раньше польстился бы на невзрачную канарейку по имени Пипинелла, к тому же самочку? Да никто. Зато теперь она стала, как это теперь можно называть, звездой.
Так уж устроены люди, что они редко смотрят в небо и любуются настоящими звездами. Почему-то им намного интереснее смотреть на артистов и певцов. И если они узнают, что знаменитость ест на завтрак вареный башмак фирмы «Сапоггс и сыновья», то они тут же помчатся в магазин, купят пару башмаков той же фирмы, сварят их и уплетут без соли.
В начале второй недели лондонских представлений случилось то, чего доктор никак не ожидал. А следовало бы…
Дело в том, что в любом обществе существуют сливки. Это не те сливки, которые так любят коты и которые по утрам подают к кофе, нет, так называют самых изысканных дам и господ. Как известно, самые изысканные дамы и господа не ходят на увеселительные представления вроде цирка. Акробаты, совершающие смертельные прыжки под куполом цирка, силачи, поднимающие тяжеленные гири, а иногда и целую лошадь, клоуны, весело кувыркающиеся по арене, — все это им не интересно.
Но они заинтересовались доктором Дулиттлом, загадочным «чародеем из Паддлеби». И пока газеты спорили о том, кто же все-таки такой Джон Дулиттл, почти все сливки общества побывали на опере, на пантомиме и в цирке. На человека, не бывавшего на представлениях доктора Дулиттла, смотрели как на безграмотную деревенщину.
Можно еще было ломать голову над тем, жулик Джон Дулиттл или гений, умеет он разговаривать с птицами и зверями или нет, но знать, кто такие Хрюкки, О’Скалли или Пипинелла, должен был каждый.
Все началось с того, что однажды доктору пришло письмо. Он открыл его и прочитал. Вот что было в письме:
Уважаемый господин доктор Дулиттл!
Я являюсь производителем клеток для птиц, мне принадлежат фабрика и магазин центре Лондона. Предлагаю вам заключить договор на рекламу моих клеток. Я ютов платить Пипинелле, вашей знаменитой
