был след недавней бомбежки станции эскадрильей «мессершмиттов» новейшей модификации 10-9Г.
Полой шинели он протер голенища сапог и, прихрамывая на левую ногу, толкнул дверь в зал ожидания.
Первым, кого Басаргин увидел, приглядевшись к спящим на лавках людям, был напарник Киржибеков….
4
Приземление прошло неудачно: погасить купол парашюта не удалось, ветер подхватил его, потащил парашютиста по полю, ударил о комья земли. На какое-то время Киржибеков потерял сознание и очнулся от боли в пояснице.
О том, что он явится с повинной, Киржибеков твердо решил еще неделю назад, когда давал согласие на отправку за линию фронта в советский тыл. Было это в Полтаве, куда прямо из лагеря для военнопленных его привезли в закрытой машине. Он сидел в комнате, где на стене с довоенных времен остался висеть график выполнения квартального плана трикотажной фабрики, и тупо смотрел на фельдфебеля, заполнявшего за столом какие-то анкеты. Тогда Киржибеков солгал, приписав себе судимость за халатное отношение к колхозному стаду, пребывание в тюрьме и штрафном батальоне. Можно было бы присочинить и родство с каким-нибудь баем, но такая ничем не подкрепленная выдумка показалась бы явной ложью. На допросах (в школе они назывались беседами) Олджас старался играть роль недалекого, малограмотного человека, несправедливо обиженного Советской властью и силой отправленного на фронт. В этом, к счастью, удалось убедить всех, кто допрашивал Киржибекова. Поэтому с ним долго не возились, коротко растолковали суть задания, обещав при возвращении пост начальника полиции в кишлаке или даже городе Казахстана.
Единственное, чего Киржибеков не знал, как произойдет его явка с повинной, когда и при каких обстоятельствах он расскажет о своем пребывании у немцев и их задании. И, оказавшись в глухую ночь на скованной первым морозцем звонкой земле, он вначале растерялся.
«На станцию — к людям!» — решил Киржибеков и не стал, как того требовала строгая инструкция, закапывать парашют. Взвалил на плечо тяжелый мешок с рацией и заторопился. Ни картой, ни компасом он не воспользовался: над головой было небо и в нем рой звезд. А какой чабан не найдет путь по звездам?
Мешок с поклажей давил на плечо, но Киржибеков решил не отдыхать. Лишь у здания станции он остановился, чтобы перевести дух, и перевалил мешок на другое плечо.
В зале ожидания было малолюдно. Под потолком в полнакала горела запыленная синяя лампочка.
— Дверь закрывай! — недовольно пробурчал с лавки сонный старик. Одна штанина у него задралась, из-под нее выглянула деревяшка. — Ходят тут, студят!
Старик поглубже спрятал голову в поднятый воротник кацавейки и вновь закрыл глаза.
«Почему никто не охраняет станцию? Почему нет патруля?» — удивился Киржибеков, подошел к лавке и тронул за плечо старика.
Когда старик вытянул из воротника голову в потрепанном треухе, Олджас попросил:
— Покажи, пожалуйста, дежурного по безопасности.
— Чего? — зевнул старик.
— НКВД где?
— Иди ты! — чертыхнулся старик. Он поудобнее вытянул ногу, собираясь продолжить сон, но Олджас не отставал:
— Дело есть. Срочное — ждать не могу. Чекисты нужны, очень нужны. Ты, пожалуйста, не спи.
— Как же, уснешь тут, когда такой настырный пристал! Утра не мог дождаться, чтоб свои вопросы задавать? Сострадание поимел бы! Видел же, что спал, а ему подавай НКВД!
— Нельзя ждать, — покачал головой Олджас. — Мешок надо сдать, и себя тоже. На парашюте прыгал, немцы прислали.
Старик сощурил один глаз:
— Чего болтаешь? За такие разговоры и схлопотать можешь! Иди ты, мил человек, подальше со своими побасенками! Дай людям покоя.
— Прыгал я, — упрямо повторил Киржибеков. — Хочешь — слово дам?
Но старик уже не слушал. Запахнув кацавейку и потуже напялив на глаза треух, он отвернулся и привалился боком к спинке лавки.
Киржибеков в отчаянии огляделся. Но будить больше никого не стал. Поискал взглядом дверь с табличкой «Дежурный по станции» и, подхватив с пола мешок, решительно двинулся к этой двери.
Он спешил, понимая, что дорога каждая минута. Ведь тот, кто сброшен вместе с ним, — на пути к станции, где намечена их встреча.
5
Басаргин замер на пороге.
Киржибеков сидел в обнимку с мешком и дремал. Совсем так же, как несколько часов назад перед вылетом дремал на диване Басаргин.
Рядом с напарником, доверительно положив к нему на плечо голову, спал железнодорожник в промасленной куртке.
«Почему не в армии? Или возрастом к мобилизации не подошел?» — подумал Басаргин и решил, что парень не призван из-за работы на «железке», которая является стратегическим объектом.
Он не спешил заходить. За спиной оставалась открытой дверь, а за дверью лежала ночь — путь к отступлению был свободен…
Басаргин еще раз оглядел зал ожидания.
Погасшая железная печурка, труба которой выходила в окно. Несколько обшарпанных лавок с эмблемой наркомата путей сообщения. Стены с закопченными плакатами. Запертое окошечко кассы, рядом рама довоенного расписания движения поездов… Пахло дымом, табаком, потом и мазутом.
Мирное посапывание и похрапывание спящих успокоило Басаргина, он убрал ногу, и дверь тяжело закрылась.
Стараясь не греметь по полу сапогами, Басаргин прошел к Киржибекову и сел рядом, продолжая держать руку на стали револьвера.
Киржибеков спал, и парень на его плече тоже, смешно и очень по-детски шевеля во сне пухлыми губами, точно разговаривая с кем-то.
Басаргин легонько тронул плечом напарника.
Киржибеков тотчас открыл глаза, но никакой радости от встречи с руководителем группы Басаргин не увидел.
— Потом отоспишься. Узнал, когда будет ближайший состав?
— Не скоро, — ответил Олджас.
«А верно сделали, что заслали именно казаха: рядом его республика, на каждом шагу земляки — среди них легче затеряться…»
Напряжение, которое не покидало Басаргина несколько часов кряду, спало. Вместо него пришли усталость и сонливость. Веки начали слипаться, рот тронула зевота.
«Мне бы его раскосые глаза да его акцент, — успокоенно подумал Басаргин. — Лучшего прикрытия не было бы…»
Рука за отворотом шинели ослабла, соскользнула с рукоятки револьвера.
— Пошли, — услыхал Басаргин, но голос был не Киржибекова и шел не с левой стороны, где сидел
