Повторю: целью воинской службы при царе было сделать карьеру в мирное время и избежать участия в боях. Как пародировали (уже в советское время) название изданных тогда мемуаров генерал- лейтенанта графа А. А. Игнатьева «Пятьдесят лет в строю» — «Пятьдесят лет в строю и ни разу в бою». Это была мечта русского офицерства, а потом и массы советского.
— Ну, ладно, ну хотели они без войны до пенсии дожить, а кто хотел войны? Почему в случае ее начала такие настроения офицерства должны привести к поражениям? — Потому что генералы и офицеры с вышеназванной целью службы не были способны подготовить армию к реальной войне ни теоретически, ни практически.
Ущербность советских военных теоретиков
— Вы хотите сказать, что среди них не могли появиться теоретики?
— Нет, теоретиков как раз в такой армии было полно, поскольку болтовня на военные темы позволяет болтуну считаться высокопрофессиональным военным, достойным высоких званий и зарплаты, и при этом в войне не участвовать. Я вообще с отвращением отношусь к понятию «теоретик», даже если речь касается, скажем, физики. Что это такое? И как может обычный физик-экспериментатор не разрабатывать теорию того, что он исследует в лаборатории? Так и в армии. Есть генералы, которые обязаны организовать победу в бою. Эта организация должна складываться в генеральской голове в виде некоего плана — теории. Как иначе? И что это за теоретик, который сам не выигрывает боев, а учит боевых генералов, по какому плану им бои выигрывать? Умеешь — иди сам воюй!
— А как же учить военных? — Учить должны те, кто умеет воевать и доказал это. Генералы, которым непосредственно предстоит воевать, сами же разработают и теории, как воевать. У нас же, как воевать, придумывали теоретики, которые сами не собирались воевать. И заставляли этим руководствоваться практиков, которые, впрочем, тоже воевать не собирались, исходя из главенствующей идеи русской армии — авось пронесет до пенсии дожить без баталий.
— Полагаю, что так было и есть во всех армиях.
— К сожалению, в немецкой армии тех лет было не так — там теории того, как воевать, создавали те, кто собирался лично водить солдат в бой.
К примеру, все знают, что немцы создали и внедрили теорию блицкрига — молниеносной войны. До сих пор ни у военных, ни у историков не встретил внятного объяснения, что этот такое — блицкриг.
— Это — быстрая война. — Да с тех пор, когда человек взял в руки палку, его целью стало провести войну быстро. Все хотят быстро, да только у немцев это получалось до поры до времени — до нападения на СССР. В чем смысл, в чем план, в чем была технология их блицкрига? Ведь понимаете, если говорить языком инженера, то до тех пор, пока ты не выбрал технологию изготовления того, что нужно, ты не можешь ничего — ни подобрать станки и инструменты, ни построить цех для получения того, что нужно, ни набрать и обучить рабочих. Так какой принцип молниеносной победы заложили немцы в создание своей армии?
— Думаю, что это массированное использование танков и авиации. — Да, именно этим и объясняют немецкие победы все историки и во всех странах. На самом деле уже франко-британские войска в войне 1940 года превосходили немцев числом танков и в несколько раз превосходила немцев числом танков и самолетов Красная Армия. А побеждали немцы.
— Значит, они применяли танки массированно.
Во-первых, «массированно» — это всего лишь умное слово. На самом деле по-настоящему массированно они применили танки только на Курской дуге в 1943 году, и уже без большого успеха. А до этого как раз Красная Армия применяла танки массированно, да только без толку.
Во-вторых, если это и так, то, значит, были некие отличные друг от друга теории применения танков, теории строительства и использования войск у немцев и у Красной Армии, которые позволяли немцам вести молниеносную войну, а Красную Армию заставляли терпеть поражения. В чем был смысл этой немецкой теории блицкрига? Этот вопрос по сей день как бы «не интересен» ни историкам, ни военным теоретикам.
— И в чем этот смысл?
— Начать, пожалуй, нужно с того, что войны бывают двух типов — на военное поражение противника и на изнурение его. Некоторые говорят о применении в войне стратегий сокрушения или истощения. Немцы, в частности Гитлер, признавали только «войну на сокрушение». Такая бескомпромиссность настраивала немецких генералов на то, что им, безусловно, придется лично уничтожать военные силы противника. Следовательно, немецким генералам приходилось думать над тем, как именно им придется это делать.
В принципе как победить врага с минимальными собственными потерями, было известно чуть ли не со времен царя Гороха. Нужно обрушить на противника, как можно больше ударов, например, огня всех видов оружия, и при этом самому получать ударов противника как можно меньше. Это легко сказать, но трудно сделать, поскольку противник тоже хочет именно этого.
До Первой мировой войны вопрос решался искусством полководца маневрировать на поле боя — искусством расположить свои войска так, чтобы противнику было неудобно вести массированный огонь, выйти ему в тыл и разгромить тыловые части, заставить противника отступать и бить его в преследовании. Но Первая мировая война с ее сплошной линией фронта поставила на этом полководческом искусстве крест.
— Почему? — Ну, представьте, что какая-то из противоборствующих сторон готовит вожделенный прорыв фронта, чтобы выйти противнику в тылы и занять ключевые объекты снабжения или маневра войсками, и этим решить войну. Подтягивает к месту наступления войска и артиллерию, начинает артподготовку, перепахивая оборону противника снарядами. Но противник снимает с других участков фронта войска и артиллерию и начинает вести ответный огонь. Начинается атака, и уцелевшие от артогня пулеметчики противника выкашивают идущую в атаку пехоту. Снова ведется артиллерийская подготовка, на нее отвечает артиллерия противника, снова атака, снова уцелевшие пулеметчики ее выкашивают, а если есть продвижение, то теперь артиллерия противника перепахивает занятые позиции и противник контратакует подтянутыми с других участков фронта силами. Битвы превратились в «мясорубки» — в убийство огромного количества солдат без какого-либо продвижения или успеха. Особенно это проявилось на Западном фронте. Скажем, битва под Верденом принесла суммарные для сторон потери почти миллион человек без каких-либо существенных результатов, битва на Сомме — потери почти миллион триста тысяч. Ни о какой молниеносной войне и говорить не приходилось. Тупик! Как писал маршал Пилсудский, полководческому искусству пришел конец.
— И какой же выход из этого тупика нашли немцы?
— Не они, но об этом чуть позже. Надо образно представить себе проблему — ты не мог прорвать фронт по двум причинам. Во-первых, из-за того, что твои войска перемещались с такой же скоростью, как и
