Голос Капитана. Э, не хватай за икры, я прострелю себе сапог. Голос Клияна. Поща-а…! Выстрел.
Тременс и Дандилио, окруженные неподвижными солдатами, продолжают свою беседу.
Тременс. Пространство — Бог, ты говоришь. Отлично. Вот объясненье крыльев — этих крыльев, которыми мы населяем рай… Голос Клияна. А!.. Нет конца… конца… Голос Капитана. Живуч, бедняга. Дандилио. Да. Нас волнуют быстрые полеты, колеса, паруса и — в детстве — игры, и в молодости — пляски{164}. <…>
[Морн]. <…> Не следует убитых пулей в сердце бить этой мелкой дробью толков… Ночь сегодня будет синяя, как триста июльских дней, сгущенных, потемнелых от густоты, скрипящих под нажимом то сладострастьем жабьим на прудах, то маслянистой судорогой листьев… Когда б я не был королем, то стал бы поэтом, жаркой лирой в эту ночь, насыщенную синевою, в эту живую ночь, что вздрагивает длинно под роем звезд, как чуткая спина Пегаса — вороного… Мы не будем — не правда ли? — о смерти говорить, — но светлою беседою о царстве, о власти и о счастии моем мне освежайте душу, отгоняйте широких мягких бабочек от света — и за глотком вина еще глоток, чтоб искренней и слаще раздавались слова души… Я счастлив. Дама. Государь, а танцы будут?.. Морн. Танцы? Негде, Элла. Дама. Меня зовут не Элла… Морн.
