Трагедия господина Морна. Пьесы. Лекции о драме

Марианна. Ты все же подумай… Пока я буду переодеваться, ты подумай. Слышишь?

Кузнецов. Эх, Марианна Сергеевна, какая вы, право…

Марианна. Нет-нет, подожди меня здесь и подумай. (Уходит направо. Слева выбегает Помощник режиссера.)

Помошник режиссера. Пожалуйста, идите гримироваться. Ведь сказано было!

Кузнецов. Спокойно. Я посторонний.

Помошник режиссера. Но тут посторонним нельзя. Есть правила.

Кузнецов. Пустяки.

Помошник режиссера. Если господин Мозер —

Кузнецов. Друг детства.

Помошник режиссера. Ну, тогда все хорошо. Извиняюсь.

Кузнецов. Фольклор у вас того, густоватый. Это что, купола?

Помошник режиссера. Да. Сегодня последняя съемка, сцена восстания. Мы очень спешим, так как к субботе фильм должен быть уже склеен. Пардон, я должен бежать. (Убегает.)

Кузнецов. Пожалуйста, пожалуйста. (Прогуливается, поднимает и разворачивает огромную карту, на которой грубо изображена Россия. Улыбаясь, разглядывает ее. Входит справа Таубендорф. Из-под пальто видны смазные сапоги, в руках чемоданчик.)

Таубендорф. А, ты уже здесь, Алеша. Как тебя впустили?

Кузнецов. Очень было просто. Выдал себя за молочного брата какого-то Мозера. Тут Крым вышел совершенно правильным ромбом.

Таубендорф. Россия… Да. Вероятно мои коллеги уже гримируются. Но это ничего. Тут всегда тянут… тянут… Алеша, я все исполнил, что ты приказал. Вернер уже уехал.

Кузнецов. Ух, какая пылища! (Бросает карту в угол. Она сама скатывается. Хлопками сбивает с рук пыль.)

Таубендорф. Алеша, когда ты устроишь и мне паспорт?

Кузнецов. Погодя. Я хотел тебя видеть вот почему: в субботу я возвращаюсь в Россию. Недели через две приедет сюда Демидов. Я тебя попрошу… Тут, однако, не очень удобно беседовать.

Таубендорф. Пройдем вон туда: там сзади есть пустая комната. Я заодно загримируюсь.

Кузнецов. Э-ге! Ты в смазных сапогах…

Оба проходят налево. Через сцену пробегает Помощник режиссер а и юркает за декорации. Рабочие проносят расписные ширмы. Загримированные статисты (в русских рубахах) и статистки (в платочках) выходят справа и слева и постепенно скрываются за декорациями. Помощник режиссера выбегает опять, в руке — огромный рупор.

Помошник режиссера. Господа, поторопитесь, поторопитесь! Все в ателье! Как только будут готовы Гарри и Марианна, мы начнем.

Люля (в платочке). Гарри давно уже готов. Он пьет пиво в кантине.[19] (Уходит с остальными.)

Помошник режиссера. Он этим пивом испортит себе фигуру. (Двум замешкавшимся статистам.) Поторопитесь, господа!

Справа входит Марианна: резко загримированная, в папахе, револьвер за поясом, кожаная куртка, на папахе — звезда.

Помошник режиссера (к Марианне). Наконец-то!..

Марианна. Вы не видели… Тут был господин… с которым я приехала…

Помошник режиссера. Да что вы в самом деле!.. Ведь мы тут делом занимаемся, а не глупостями. Пожалуйте в ателье! (Он убегает. Слева входит Кузнецов.)

Марианна. Алек, тут такая суматоха… Мы так с тобой и не договоримся… Алек, ты передумал?

Кузнецов. Я вас сразу не узнал. Хороши! Желтая, лиловая.

Марианна. Ах, так нужно. На экране получается совсем иначе… Алек!

Кузнецов. И звезда на папахе. Кого это вы изображаете?

Марианна. Ты меня с ума сведешь!

Вбегает Помощник режиссера.

Помошник режиссера. Съемка начинается! Господи, да идите же! Ведь уже в субботу все это должно быть на экране. Марианна! (Орет в рупор прямо в нее.) На съемку!!

Марианна. Вы отвратительный грубиян. Алек, умоляю, подожди меня… Я сейчас…

Марианна и Помощник режиссера уходят. Слева появляется Таубендорф: он с приклеенной бородой, в русской рубахе и картузе.

Таубендорф. Ну вот я и готов.

Кузнецов. Хорош, хорош. Там, кажется, уже началось. Ваш командир очень волнуется.

Таубендорф. Так всегда. Сперва будут бесконечные репетиции этой самой сцены восстания. Настоящая съемка начнется значительно позже. (Закуривает.) Алеша, мы обо всем поговорили? Больше ничего? (Говоря, прислоняется к стене, на которой большой плакат: «Rauchen verboten!»[20]. Продолжает курить.)

Кузнецов. Больше ничего. Остальное ты сам знаешь.

Таубендорф. Остальное?

Кузнецов. Да. Насчет Ольги Павловны. Ты заботься о ней, как и в прежние разы. Навещай ее изредка, да помогай ей, если что нужно.

Таубендорф. Алеша, я…

Кузнецов. Что с тобой?

Таубендорф (очень сильно волнуясь). Дело в том…

Кузнецов. Валяй.

Таубендорф. Алеша, умоляю тебя, я хочу с тобой! Слышишь, я хочу с тобой!^{192} Тут я пропаду…

За сценой жужжанье юпитеров, затем голос Помощника режиссера в рупор.

Голос в рупор за сценой. Господа, вы в России! На площади! Идет восстание! Группа первая машет флагами! Группа вторая бежит от баррикады налево! Группа третья двигается вперед!

Кузнецов. Ты мне, брат, надоел. Я тебе уже все сказал.

Таубендорф. Я не смею спорить с тобой. Ты как, уходишь сейчас? Я тебя еще увижу?

Голос в рупор за сценой. Ахтунг![21]

Кузнецов. Нет, не думаю. Эти последние несколько дней у меня будет мало досуга. К Ольге Павловне зайду ненадолго сегодня, а потом уже только в субботу перед отъездом. Я хотел тебя еще спросить: ты что — будешь продолжать служить в кабаке?

Таубендорф. Да нет. Он завтра закрывается. И съемка сегодня тоже последняя. Я уж что-нибудь найду.

Кузнецов. Ну-с, по-немецки — орех, по-гречески — надежда