миновали заставу и въехали в разноголосую сутолоку города, отчего дальнейшая беседа сделалась чрезвычайно затруднительной. Кобыла их, бежавшая тяжеловатой старческой рысью, и без вожжей знала, где сворачивать; лишь однажды она оплошала, сделав попытку остановиться у подъезда модистки, после чего уже без единой запинки дотрусила до самого дома Эдвардсов. Дом этот считался самым видным на своей улице и даже в городе; что, впрочем, не мешало банкиру мистеру Томлинсону уверять всех и каждого, что самый роскошный во всей округе — его собственный дом, недавно построенный на краю города, с превосходной подъездной аллеей. Дом мистера Эдвардса возвышался почти над всеми окрестными строениями и имел по два окна справа и слева от высокого каменного крыльца; окна были защищены массивными цепями, укрепленными между столбиками.
— Ну, — сказала Элизабет, когда их карета наконец остановилась, — прибыли. Ехали, судя по часам на рыночной площади, не более тридцати пяти минут — что, на мой взгляд, очень недурно; хотя Пенелопа, пожалуй, поморщилась бы. Нравится ли тебе город? А какой прекрасный у Эдвардсов дом, правда? И содержат они его с отменным изяществом. Сейчас нам отворит дверь ливрейный лакей в напудренном парике, вот увидишь!
Эмма виделась с Эдвардсами лишь однажды, во время их краткого утреннего визита в Стэнтон, то есть почти не виделась вовсе; и хотя ей отнюдь не было чуждо радостное предвкушение вечера, все же несколько беспокоил и предшествующий этому вечеру день. Также и разговор с Элизабет о семейных делах, сильно ее задевший, исподволь подготавливал ее к новым неприятным подаркам судьбы и усугублял вполне понятное чувство неловкости: ведь она почти не знала людей, с которыми ей предстояло сойтись сегодня так коротко.
Со своей стороны, ни хозяйка дома, ни ее дочь не предприняли ничего, что бы помогло Эмме справиться с охватившим ее унынием. Миссис Эдвардс держалась с гостьей милостиво, однако весьма сдержанно, если не сказать прохладно; что же до Мэри Эдвардс, жеманной двадцатидвухлетней девицы с папильотками в волосах, то все ее манеры являлись следствием матушкиного воспитания и естественным образом походили на манеры матери. Эмме тотчас же пришлось познакомиться с ними ближе, ибо Элизабет должна была поспешить домой, и целых полчаса — до самого возвращения отца семейства — в гостиной царило удручающее молчание, лишь изредка прерываемое замечаниями о предполагаемых достоинствах сегодняшнего бала. Мистер Эдвардс оказался много благодушнее своих дам: едва ступив на порог, он с готовностью выложил все новости, какие только могли их интересовать. Он сердечно приветствовал Эмму, после чего повернулся к дочери со словами:
— Ну, Мэри, у меня для тебя приятное известие: Осборны точно будут сегодня на балу! В «Белом олене» уже заказаны лошади для двух карет, в девять обе кареты будут ждать у дверей их замка.
— Вот и славно, — заметила миссис Эдвардс. — Их присутствие придает нашим ассамблеям веса. Как разлетится слух, что Осборны были на первом бале, так все валом повалят на второй. Право, не знаю, за что им такая честь: сам-то бал от них ничуть не лучше; и то сказать, приезжают последними, уезжают первыми. Ну да на громкое имя вечно все слетаются, как мухи на мед.
Мистер Эдвардс продолжал излагать сведения, добытые им во время утреннего променада, и беседа в гостиной делалась все оживленнее; но тут миссис Эдвардс спохватилась, что пора одеваться. Тотчас обеим девицам было дано указание «не терять времени зря», и миссис Эдвардс отвела Эмму в удобную комнату для гостей. Когда с любезностями было покончено, Эмма смогла наконец отдаться первейшей из бальных утех — радостному занятию приготовления к балу. Пока девушки одевались, они, разумеется, узнали друг друга короче, и вскоре Эмма сочла мисс Эдвардс особой очень даже неглупой, обладающей к тому же милейшими качествами простодушной скромности и услужливости.
Таким образом, по возвращении в гостиную, где уже сидела миссис Эдвардс в новой — только что от модистки — шляпке и в одном из двух своих атласных платьев, надеваемых попеременно в течение всего сезона, обе барышни чувствовали себя заметно свободнее и улыбались естественнее, чем вначале. Наряды их были самым придирчивым образом осмотрены, после чего миссис Эдвардс заявила, что, видно, она безнадежно устарела и не поймет всех этих новомодных причуд, как бы ей их все наперебой ни нахваливали; и хоть она с явным удовольствием взирала на цветущий вид своей дочери, похвалы ее оставались весьма умеренными. Сам же мистер Эдвардс, довольный своей дочерью ничуть не меньше, и вовсе воздержался от каких-либо замечаний на ее счет и галантно адресовал все свои комплименты молодой гостье.
Разговор постепенно делался непринужденнее, и вскоре мисс Эдвардс с улыбкою спросила у Эммы, часто ли ей указывают на сходство с меньшим из ее братьев. Эмме показалось, что вопросу этому сопутствовал легкий румянец; однако более всего удивило ее то, как отнесся к новому повороту беседы мистер Эдвардс.
— Полагаю, Мэри, мисс Эмме не слишком лестно такое сравнение, — торопливо заметил он. — Мистер Сэм Уотсон, безусловно, вполне достойный молодой человек и наверняка сведущий лекарь; однако лицо его, учитывая характер его занятий, неизменно бывает открыто всем ветрам, так что вряд ли молодая девушка обрадуется подобному сходству.
Мэри в смущении принялась объяснять, что, по ее мнению, даже самое значительное сходство между братом и сестрой вовсе не обязательно означает одинаковую их миловидность и что сходство может быть основано на одном только общем впечатлении, при этом цвет лица и даже черты его могут существенно различаться.
— Я не берусь судить о том, сколь хорош мой брат, поскольку видела его в последний раз семилетним мальчиком, — пришла ей на помощь Эмма. — Однако наш отец находит в нас много общего.
— Как, и мистер Уотсон туда же! — вскричал мистер Эдвардс. — Да нет у вас ничего общего! У вашего брата глаза серые, у вас карие; к тому же у него удлиненное лицо и большой рот — что тут может быть общего? Ну скажи, душа моя, неужели ты находишь между ними хоть малейшее сходство?
— Решительно никакого, — объявила миссис Эдвардс. — Мисс Эмма чрезвычайно напоминает мне старшую свою сестру, иногда я узнаю в ней черты мисс Пенелопы, а раз или два мелькнуло во взгляде что- то от мистера Роберта; но от мистера Сэмюэля в ней вовсе ничего нет.
— Что ж, сходство со старшей мисс Уотсон действительно изрядное, — согласился мистер Эдвардс. — Но прочего я, признаться, что-то не разгляжу. По-моему, из всей семьи наша гостья только на мисс Уотсон и похожа. Что же до Сэма — тут я совершенно уверен: и близко ничего нет.
Покончив таким образом со спорным вопросом, приступили к обеду.
— Отец ваш, мисс Эмма, один из старейших моих друзей, — говорил, подливая ей вино, мистер Эдвардс, когда все уже расположились за десертом около камина. — Нам следует выпить за поправку его здоровья. Не могу переедать, как сильно меня удручает нынешнее его болезненное состояние. Никто из моих знакомых не умеет так славно разыграть партию в вист. За карточным столом ему поистине нет равных. Прискорбно, что именно он лишен этого удовольствия — и как раз теперь, когда у нас наконец сложился собственный клуб для виста! Мы собираемся небольшой компанией в «Белом олене», трижды в неделю. Не будь он болен, он бы с радостью присоединился к нашим встречам.
— Не сомневаюсь в этом, сэр, и всем сердцем надеюсь, что у него еще будет такая возможность.
— Клуб ваш больше подошел бы больному, кабы вы не засиживались в нем так допоздна, — явно не впервой попеняла мужу миссис Эдвардс.
— Допоздна, душа моя? Право, не понимаю, о чем ты! — вскричал мистер Эдвардс с видом неистощимой веселости. — К полуночи мы всякий день уже дома. По- твоему, это называется допоздна? У Осборнов тебя бы живо подняли на смех; в полночь у них еще только-только встают от обеденного стола!
— Что ж из того? — невозмутимо парировала его супруга. — Осборны нам не указ. Вы бы лучше встречались каждый вечер, зато расходились по домам на два часа раньше.
Подобные перепалки были в гостиной Эдвардсов не редкость, но оба супруга имели достаточно мудрости, чтобы не переступать известной черты; вот и теперь мистер Эдвардс поспешил перевести разговор на другое. После стольких лет, проведенных в праздности и лени городской жизни, он приобрел некоторый вкус к сплетням и сейчас не прочь был порасспросить свою гостью о нежданном замужестве ее тетушки.
— Знаете, мисс Эмма, — начал он издалека, — а я прекрасно помню вашу тетушку. Поверите ли, в свое время мы с ней даже танцевали в Залах Бата[2] — лет, пожалуй,
