Кто-то яростно закашлял. Оба вздрогнули и обернулись.
Из колодца по веревке выбралось угольно-черное чудище. Стражники схватились за алебарды и, выставив оружие, стали опасливо подбираться к колодцу. Оттуда, казалось, вылезал сам дьявол во плоти. Он был в саже с головы до ног, и только глаза его сверкали на черном лице. Одежда во многих местах прогорела и пропиталась кровью. Призрак сжимал в зубах тлеющую дубинку и теперь выплюнул ее на траву.
— Чтоб вас черти съели! Собственного палача уже не узнаете? Лучше принесите воды, пока я совсем не сгорел!
Стражники испуганно отпрянули, а Симон бросился к колодцу.
— Куизль! Вы живы! Я думал, дьявол… Господи, как же я рад!
Палач перевалился через каменную кладку.
— Побереги свои речи. Этот пес отправился теперь туда, где ему самое место. Но моя Магдалена все еще в руках у этих висельников.
Он проковылял к корыту с водой и умылся. Вскоре под слоем копоти снова показалось лицо палача. Он коротко взглянул на Шреефогля с детьми, одобрительно кивнул и проворчал:
— Спас их, молодец. Отправляйся теперь с ними и советником обратно в Шонгау. Встретимся у меня дома. Я пойду за своей дочерью. — Он поднял дубинку и двинулся в сторону дороги на Хоэнфурх.
— Так вы узнали, где она? — крикнул Симон ему вслед.
Палач едва заметно кивнул.
— Он сказал мне. В конце. Каждый начинает говорить, рано или поздно…
Симон поежился.
— А стражники? — снова крикнул он в спину Куизлю. Тот уже шел по дороге на Хоэнфурх. — Разве не понадобятся… помощники?
Последние слова он уже проговорил себе под нос. Палач скрылся за ближайшим поворотом. Он был зол, очень зол.
Магдалена плелась по дороге в Шонгау. Платье на ней промокло и изорвалось, сама она дрожала всем телом. К тому же до сих пор болела голова и ужасно хотелось пить. Только сейчас она осознала, что не спала целую ночь. Девушка то и дело озиралась по сторонам, не преследовал ли ее второй солдат. Но дорога оставалось пустой. Не проехало даже ни одной крестьянской повозки, куда Магдалена смогла бы забраться. Впереди, окруженный стеной, возвышался на холме Шонгау. По правую руку располагался холм висельников, теперь обезлюдевший. Скоро, совсем скоро она будет дома.
Внезапно впереди показалась точка и стала приближаться, увеличиваясь в размерах. К ней, покачиваясь, спешил человек.
Прищурившись, Магдалена разглядела своего отца.
Якоб Куизль пробежал оставшееся расстояние, хотя это далось ему тяжело. У него были глубокие порезы на левом боку и плече, но жизни они не угрожали. Он потерял много крови и к тому же подвернул ногу где-то в катакомбах. Но, учитывая все случившееся, он легко отделался. В войну палач переносил и более тяжелые ранения.
Он обнял свою дочь и погладил по голове. Магдалена почти затерялась в его широкой груди.
— Что за ребячество, Магдалена? — прошептал он ласково. — Позволила схватить себя тупому солдафону…
— Папа, я больше не буду. Обещаю, — ответила она.
Некоторое время они стояли крепко обнявшись и молчали. Потом она посмотрела ему в глаза.
— Отец?..
— Что такое?
— По поводу женитьбы с Гансом Куизлем из Штайнгадена, сам знаешь… Ты ведь подумаешь еще раз?
Куизль сначала не ответил. Затем усмехнулся:
— Подумаю. Но сначала идем-ка домой.
Он обнял дочь могучей рукой, и они вместе двинулись в сторону просыпавшегося города, над которым с востока уже всходило солнце.
16
Судебный секретарь Иоганн Лехнер стоял у окна в зале советов и наблюдал за возней на рыночной площади. Сумерки еще не рассеялись, с городской колокольни отзвонили шесть часов. По периметру площади расставили жаровни и разожгли в них огонь, вокруг плясали дети. Юноши воздвигали перед амбаром майское дерево и украшали его цветными лентами и венками из листьев. На сцене, недавно сколоченной из еловых досок и еще пахнувшей смолой, несколько музыкантов играли на скрипках и лютнях. Пахло всевозможными вкусностями.
Лехнер оглядел столы, накрытые для майского праздника. Повсюду сидели горожане в праздничных нарядах и поглощали выставленное бургомистром Земером майское пиво. Все вокруг пели и смеялись, но собственное настроение секретарь праздничным не назвал бы.
Проклятая знахарка до сих пор лежала без сознания, а княжеского управляющего ждали уже к вечеру. Лехнера в дрожь бросало, когда он думал, что их всех ожидало. Подозрения, слежки, допросы, пытки… Признайся Штехлин, и все было бы в порядке. Ведьме предъявили бы обвинение и сожгли. Господи, да она же все равно одной ногой на том свете! Смерть на костре стала бы облегчением и для нее, и для города…
Лехнер листал старинные записи о преследованиях ведьм за два последних поколения. Он снова достал их из архива возле зала советов. Восемьдесят подозреваемых, бесчисленные допросы… шестьдесят три сожженные женщины! Гонения захлестнули город, лишь когда за дело взялся земельный судья с согласия самого герцога. Тогда уж все завертелось без удержу. Лехнер знал, что колдовство, словно тлеющий огонь, постепенно охватит пожаром все общество, если его вовремя не затушить. Сейчас, видимо, стало слишком поздно.
Скрип двери заставил его обернуться. В зале советов стоял Якоб Шреефогль. Лицо у него было пунцовое, а голос дрожал.
— Лехнер, нам нужно поговорить. Моя дочь нашлась!
Секретарь насторожился.
— Она жива?
Шреефогль кивнул.
— Я рад за вас. Где ее нашли?
— Под строительной площадкой, — прохрипел Шреефогль. — Но это еще не все…
И он рассказал секретарю, все что поведал ему Симон. После первых же слов Лехнер невольно опустился на стул. В историю, которую он услышал от Шреефогля, просто невозможно было поверить.
Когда молодой советник закончил, Лехнер покачал головой.
— Даже если это правда, нам никто не поверит, — сказал он. — Уж тем более не княжеский управляющий.
— Нет, если за нами будет малый совет, — настаивал Шреефогль. — Если мы единогласно потребуем освободить Штехлин, тогда и графу придется согласиться. Он не может просто так пренебречь нашими требованиями. Мы свободные горожане, это прописано в законе. И граф сам этот закон подписывал!
— Но совет никогда за нас не проголосует, — задумчиво ответил Лехнер. — Земер, Августин, Хольцхофер — все они убеждены, что Штехлин виновна.
— Проголосует, если мы укажем на того, кто заказал эти убийства.
Секретарь рассмеялся.
— Забудьте об этом! Если он и вправду из высших кругов города, то у него достанет могущества скрыть свои деяния.
