старый рассказчик должен обязательно сорвать историю немного раньше времени, пока она еще кисловата и не совсем созрела. То есть он тоже должен пойти против своей природы, которая боится терпкого вкуса и стремится обеспечить плоду полное созревание, потому что в течение долгих лет научилась тому, что ожидание приносит пользу. Но именно преждевременно срывая зеленый плод со старой ветки, не дожидаясь привычного созревания, он приведет вещи в равновесие и правильно решит какое-то вселенское уравнение. Так соблюдая меру, — думал в тот день Црнянски, — и так чередуя еду и питье…»
И он повернулся к стакану, который стоял на столе между двумя нетронутыми тарелками. Расположение и соотношение предметов на столе он воспринимал как соотношение небесных тел.
«Только подтолкни их, — думал он, глядя на стакан, — и можно потом наблюдать за их орбитами.
Однако, — рассуждал дальше Црнянски, — до сих пор разговор шел о литературе. Я наблюдал за миром и свой опыт старался использовать как писатель. И то, что я говорил над тарелками с едой, — все это мысли о литературе. Но теперь наступил момент истины. Пришла пора поменять все местами, и пусть литература, для которой я работал всю мою жизнь, хоть немножко поработает для меня…» Тут он вспомнил, как однажды увидел в Альпах длинную белую веревку, она висела над обрывом, прикрепленная верхним концом к склону, и ветер раскачивал ее. Он тогда сразу понял, что никакая это не веревка, а водопад. Но сегодня, спустя столько лет, он знал и кое-что еще. Теперь он знал, что и ветер, качавший «веревку» не был ветром. Это было что-то другое. И чем-то другим он хотел видеть сейчас и литературу.
«Итак, заменим, — подводил итог своим рассуждениям Црнянски, — заменим историю жизнью. И дадим аналогичные оценки. Я стар, — продолжал он, глядя в свой стакан вина, — я старею, и поэтому плод, который я имею, то есть жизнь, мне следует сорвать чуть раньше, чем он вполне созреет. Таким образом, моя старость и преждевременность снятия плода, который теперь уже не история, а жизнь, к тому же моя жизнь, уравновесят друг друга и приведут к равенству двух частей уравнения. Конечно, этот рано сорванный плод будет немного терпким, но разве я сам не учил тому, что надо бороться со своей природой, если хочешь получить совершенство и гармонию вкуса».
И тогда он подозвал официанта, заплатил за нетронутый обед и пошел домой. Црнянски умер намеренно. Он перестал есть и пить, и его жизнь оторвалась от стебля несколько раньше, чем это было необходимо. Говорят, умер он злым, как рысь, считая, что все-таки опоздал.
Три русско-сербские темы
Орфелин, один из писателей библиотеки Пушкина
В библиотеке Александра Пушкина было обнаружено загадочное сочинение, вышедшее в 1772 году в Венеции в виде двух роскошно иллюстрированных томов. На первой странице не было указано, кто автор, значилось только, что книги напечатаны в венецианской типографии грека Димитрия Феодози. Монография была посвящена русскому императору Петру Великому, и Пушкин брал из нее нужные сведения для «Истории Петра I», а также пользовался некоторыми материалами при работе над «Полтавой» и «Борисом Годуновым». Не зная имени автора, Пушкин называл его просто «венецианским историком». Лицо, стоявшее за этой монографией, долго оставалась неизвестным, пока наконец не были обнаружены экземпляры, на которых указывалось имя сочинителя.
Сегодня мы знаем, что автором этой книги был Захарий Стефанович Орфелин, писатель периода сербского барокко, поэт, книгоиздатель и художник конца XVIII века. Позвольте мне немного подробнее рассказать об Орфелине.
Орфелин, как свидетельствует документ, был «родом из Петроварадина», а сказать точнее, родился в 1726 году в Вуковаре. Существует много предположений о том, что значит его фамилия (то ли она состоит из двух греческих имен, то ли происходит от французского слова «сирота», то ли позаимствована у известного французского чеканщика медалей, то ли означает лучший камень в короне — ювелирный термин, по всей вероятности восходящий к алхимии).
В отличие от своего сверстника Йована Раича, закончившего русскую школу в Сремских Карловцах, Орфелин был, по выражению Хораньи, «аутодидакт», о чем, кстати, говорит и сам писатель: «…чтение книг было единственной моей академией и вершиной науки». Тем не менее уже в 1749 году Орфелин получил место учителя. В период с 1749 по 1757 год он был «Славянской школы магистр» в городе Нови-Сад. В 1751 году он начал собирать библиотеку, которая впоследствии стала одной из самых известных и больших сербских библиотек XVIII века.
Раннее поэтическое дарование Орфелина, выразившееся в новом стиле рококо, развивалось под влиянием латинско-славянской школы Дионисия Новаковича в Нови-Саде, а столь же рано проявившийся талант гравера был связан с поездками в Будим, Вену и Аугсбург в середине XVIII века. В 1755 году Орфелин посетил Вену уже во второй раз, а с 1756 года получил должность секретаря в Нови-Саде. Здесь б июля 1757 года, в связи с назначением Моисея Путника епископом области Бачка, он посвятил ему уникальное и исключительно богато художественно оформленное издание стихотворения, воспевающее это событие. Это стихотворение ознаменовало собой поворот сербской поэзии от барокко к рококо и от силлабического стихосложения к силлабо-тонической версификации.
При вручении Моисею Путнику поздравительного стихотворения были использованы поэтические, изобразительные, сценические и музыкальные выразительные средства. Успех был настолько велик, что в том же 1757 году Орфелин был взят на службу к митрополиту Павлу Ненадовичу и, оставив школу в Нови- Саде, переехал в Карловцы. Но и здесь Орфелин занимался не только административными делами, из-под его рук выходили роскошно оформленные грамоты и указы. Поступив в канцелярию митрополита, он занял то место, которое долгие годы занимал другой сербский поэт — Павел Ненадович-младший, племянник митрополита, издававший свои стихи в прекрасных книгах, гравировавшихся в мастерской Жефаровича. Взяв на себя обязанности своего предшественника, новый служащий, словно продолжая эту традицию, тоже посвятил себя творческой деятельности, проявляя и совершенствуя свои всесторонние дарования.
Осенью 1757 года, в составе свиты митрополита, Орфелин через Хопово и Дале снова приехал в Вену. Несколько месяцев спустя, в январе 1758 года, Орфелин вернулся в Карловцы, по дороге посетив Темишвар (Тимишоару), и сразу же приступил к изданию книг в технике гравирования на меди; вероятно, именно тогда он привез гравировальные инструменты для своей типографии, хотя, возможно, это было сделано еще раньше, во время предыдущих поездок в Вену, так как уже в 1757 году он отпечатал в такой технике окружное послание митрополита и издал его в виде книги, украшенной гербом митрополита с ангелами.
Так Орфелин положил начало изданию книг, страницы которых представляли собой гравюры на листах меди, ведь австрийские власти не разрешали митрополиту иметь свой печатный станок. В 1758 году в Карловцах Орфелин выпустил гравированную на меди книгу «Ортодоксос омология» Петра Могилы, присовокупив к ней несколько собственных стихотворений, посвященных митрополиту. Тогда же Орфелин начал воспроизводить в виде гравюр иконы сербских монастырей. На одной из грамот 1759 года есть его отметка о том, что он изготовил ее в городе Сремские Карловцы «в типографии своей медной».
В марте 1759 года в семью Орфелина пришла беда: вскоре после рождения сына Петра умерла жена Орфелина, Анна. Кстати, это, имя носили обе жены Орфелина. Несмотря на это в конце мая ему удалось выпустить новую гравюрную книгу, славяно-сербскую каллиграфию, куда были включены его стихи, написанные в подражание поэту русского барокко Симеону Полоцкому. В том же году Орфелин вместе с митрополитом совершил поездку по епархиям Срема и посетил Крушедол, Гргетег и Сремскую Каменицу. В 1760 году Орфелин издал в гравюрной технике «Оды на воспоминание второго Христова пришествия», а в
