— Что такое? — спросил мистер Стрэттон. — Я думал, что мы поиграем в теннис, а вы готовы весь день трепать языком.
— Играть будем, — ответила Прин, — но надо же объяснить кое-что моей наивной сестренке. А то она так и не узнает всей правды о шестидесятых.
Уильям Стрэттон уже занял место на площадке.
— Ты играешь со мной, Прин, и наша задача порвать их в клочья. Такова правда шестидесятых.
— Так мы едем? — спросила Люси, переходя на свою половину корта.
— Конечно, как только ты получишь добро от мамы, — отозвалась Прин.
— Наверно, Люси, тебе все же придется провести Лето Любви с ракеткой, — вставила Элейн.
— Молчи и отбивай.
Часом позже служанка принесла холодного чаю. Мистер Стрэттон торжествовал, хотя победа досталась им с Прин с немалым трудом.
Прин, словно вспомнив о чем-то, взглянула на часы.
— Боже, мне нужно быть у дантиста через десять минут! Люси, ты не отвезешь Элейн домой? И заскочите по пути в тот новый бутик в Ист-Хэмптоне. У них распродажа «Мэри Куонт», может, найдете что-нибудь подходящее для поездки в Сан-Франциско.
— Кто тут говорит о Сан-Франциско? — Мистер Стрэттон вытер полотенцем потное лицо и повернулся, словно реагируя на тревожный сигнал.
— Ничего, просто шутка. Не волнуйся. — Люси бросила на подругу укоризненный взгляд — иногда Прин заходила слишком далеко.
— Извини, у тебя, наверно, свои планы, — неуверенно сказала Элейн.
— Перестань. Только дай мне минутку, ладно? Переоденусь и поедем. Прогуляемся по магазинам, а потом угостимся мороженым. Калорий мы сожгли немало, так что можем позволить себе по рожку.
— Я тоже в душ, — сообщил мистер Стрэттон. — Хорошая игра, девочки. Хотите отыграться завтра?
— Конечно, — улыбнулась Прин, садясь в машину под звуки «Сержанта Пеппера».
Люси хватило нескольких минут, чтобы принять душ и переодеться. Элейн ждала на веранде. Они направились к гаражу, и Люси вдруг поняла, что совершенно не хочет ходить по магазинам, даже самым модным. Весь последний час она чувствовала себя как-то странно, словно душа ее покинула тело и слышит голоса, доносящиеся будто из туннеля, призывающие, влекущие куда-то. Куда? И что ждет ее там? Она тряхнула головой, отгоняя пугающие мысли.
— Ты не обидишься, если я отвезу тебя сразу домой? Что-то мне немного не по себе. Какая-то усталость. Может быть, из-за жары.
Элейн с беспокойством посмотрела на нее.
— Ты в порядке? Вести сможешь? Если что, я позвоню Джексону. — Джексон работал у Принсов и исполнял самый широкий круг обязанностей, от шофера до дворецкого.
— Нет, все хорошо. Просто сердце немного колотится. Поездка заняла не больше двадцати минут. Вернувшись, Люси прихватила лежавшую на веранде книгу, завернула в кухню за банкой «Тэба» и поднялась по лестнице наверх. Она и впрямь устала. От всего. Вымоталась. Сил и желаний хватало только на то, чтобы свернуться на кровати с книгой. Из дальнего конца коридора, где находилась спальня родителей, донеслись какие-то голоса. Странно. Маминой машины в гараже не было, к тому же она предупредила, что уезжает в клуб. Миссис Стрэттон пристрастилась к бриджу и рано из клуба никогда не возвращалась, скорее, могла опоздать. Появляясь дома ближе к вечеру, она приносила с собой легкий запах джина с тоником. Что касается брата, то он с Недом Стэплтоном и каким-то Элисом отправился на яхте в Ньюпорт.
Люси с трудом одолела последние ступеньки и замерла перед открытой дверью. Отец и Прин. Он голый. Она тоже. Одежда валялась на ковре. Прин, закрыв глаза, выгибалась под мужским телом. Люси не издала ни звука, но подруга, словно почувствовав ее присутствие, открыла глаза и посмотрела на нее поверх отцовского плеча. Потом провела рукой по спине любовника и с силой сжала ягодицу. Он застонал. Люси не могла пошевелиться. Прин улыбнулась ей уверенной, слегка дразнящей улыбкой триумфатора и, решительно обняв отца Люси за шею, прижала его лицом к своей груди.
И тогда Люси наконец очнулась и сбежала. Тихонько, чтобы не услышали, но торопливо она слетела по лестнице, выскочила из дому и остановилась только на берегу, где ее и вырвало в кусты. Потом сбросила туфельки и вошла в холодную воду, чтобы вытравить из памяти мерзкий образ, чтобы смыть яд, расползшийся по коже и просачивающийся в кровь через все поры.
Идя все дальше и дальше навстречу волнам, Люси мысленно повторяла одно и то же: «Она — зло. Зло, зло, зло. Я хочу, чтобы ее не стало!» Слезы смешивались с солеными брызгами, и Люси, всхлипнув, прокричала:
— Хелен Принс, я хочу убить тебя!
Макс Гоулд закончил мазурку Шопена, которую исполнял на фортепиано в гостиной общежития сестры. Публика отозвалась шквалом аплодисментов. Была пятница, время вечернего чая. Сначала он посмеялся, услышав о странной старомодной традиции, но со временем научился ценить ее. Время вечернего чая. Бешеный ритм недели замедлялся, и человек мог расслабиться на несколько часов. В данный момент Макс ощущал расслабленность, граничащую со слабостью. Так случалось почти всегда, когда он играл. Тело становилось продолжением инструмента — пианино или скрипки, — и отделение от него, переход к обычному состоянию, занимал несколько секунд. Он сосредоточился на клавишах. Пальцы все еще касались матовых клавиш. Инструмент был хороший, «стейнвей», и содержался в порядке. Рэчел рассказывала, что за пианино присматривает настройщик, маленький человечек, появляющийся в общежитии регулярно и играющий — для проверки — Гершвина и Брамса.
Макс Гоулд повернулся и посмотрел в зал. Рэчел улыбалась брату. До прошлой осени он думал, что никогда после выступления не увидит в этой комнате другой улыбки, но потом все изменилось.
Хелен. Музыкальное имя, хотя она и клялась, что не отличает Бетховена от Бартока. Это признание в собственном невежестве показалось ему милым и трогательным, как и желание узнать больше, хотя он и не сомневался, что она бывала и в опере, и на концертах. У ее семьи были сезонные билеты буквально на все, включая ложу в «Метрополитене». В Бостоне Макс и Прин ходили на концерты — часто с Рэчел, — но вечера проводили в его комнате в Данстер-хаусе, вместе слушая записи. У нее оказался хороший слух, а ее энтузиазм действовал на него, как наркотик. Давно знакомые пьесы в ее присутствии обретали вдруг новое звучание. Ко Дню благодарения он уже был по уши влюблен. Она стала частью его — как инструменты, на которых он играл, — и фундаментом его музыки. Чудо, что такая девушка ответила ему взаимностью.
Рождественские каникулы обернулись бурной чередой вечеринок; весь город — от елки в Рокфеллер- центре до веночков вокруг статуй львов возле публичной библиотеки — украсился только ради них. Она хотела, чтобы он поехал с ее семьей в Аспен, где у них был свой дом, но его удерживала концертная программа. Она сказала, что не поедет без него, но он настоял на обратном, чувствуя себя благородным рыцарем. И вот пришел февраль, месяц влюбленных. Макс заказал столик в «Ритце» на четырнадцатое число и купил медальон в форме сердечка в антикварном магазине на Гарвард-сквер, поменяв цепочку на тонкую черную атласную ленту. То, что и нужно, для его Олимпии, его божественной любовницы. Ленточка куда романтичнее.
Он сел между двумя женщинами, решив, что уделит побольше времени Рэчел. Сестра ничего не
