– Теперь я понимаю, – сказала она, – почему Мила так не любила тебя. У тебя очень длинный нос…
– И не только нос, – вставил я, но глупая шутка пролетела мимо ушей девушки.
– …и ты суешь его куда попало. Я ведь не спрашиваю тебя, зачем ты украл у Милы документы?
– Что? – тщетно пытался понять суть нашего разговора Влад.
– Ты, девочка, кое-что знаешь, но далеко не все, – произнес я, чувствуя, что самолюбие мое ущемлено некорректной лексикой. – Именно по этой причине на свете появляются глупые люди.
– Пожалейте себя! – взмолился Влад. – Я не могу въехать, о чем треп? Лучше под ноги смотрите, здесь змей как червей в навозе!
«Болтун!» – мысленно ругал я себя. Болтуны появляются на свете по той причине, что говорят «а», потом снова «а» и снова, в то время как надо говорить «б» и вообще весь алфавит.
Казалось, мой рюкзак наполняется зноем и с каждой минутой становится все тяжелее. Я уже тяжело дышал, как старый конь на подъеме, сдувал с кончика носа мутные капли пота и потихоньку начинал мечтать о холодном озере с чистой родниковой водой. Леся сосредоточенно смотрела на трухлявые шпалы, будто поставила перед собой цель пересчитать их. Ее красная от автоматного ремня шея вытянулась, вены на ней набухли, сумка оттягивала плечи девушки. Ей бы самое время поскулить да пожаловаться на усталость, но наша подруга выбрала себе иной имидж и, кажется, не собиралась от него отказываться. Влад топтал ржавую магистраль с одержимостью бамовца. Его голая мускулистая рука, придерживающая ящик на плече, блестела, словно была смазана подсолнечным маслом; шнурок, стягивающий косичку на затылке, расплелся, и его выгоревшие до белизны волосы рваными прядями налипли на плечи.
К полудню, когда солнце костром повисло над нашими головами, мы прошли километров пятнадцать, и верблюжьи контуры моста окончательно померкли в мутно-сером мареве. Влад, долгое время хранивший гробовое молчание, вдруг выплеснул раздражение:
– Надо было отцепить одну канистру с водой и гнать ее впереди себя!
– Надо было достать из реки тепловоз! – в тон ему сказала Леся и со стоном повалилась на гравий.
В обществе двух гордых мужчин, оказывается, вовсе неплохо иметь одну представительницу слабого пола. Не будь с нами Леси, мы с Владом, как два упрямых ишака, продолжали бы ползти по Каракумам до тех пор, пока бы не стерли ноги до самой задницы.
Влад поставил ящик на торец, пытаясь сделать тень. Книга в этом случае была бы столь же эффективна, но мой друг как-то исхитрился сложить свое масштабное тело на небольшом темном пятне, опустил ладони на темечко и, покачиваясь, затянул какой-то заунывный восточный мотив. Я смочил платок в воде и накрыл им лицо. Некоторое время мы лежали трупами, прислушиваясь к звенящей тишине. Потом я услышал, как рядом зашевелился Влад и с металлическим щелчком открылись замки ящика.
Мы с Лесей вздернули головы почти одновременно. Влад, сидя на корточках перед ящиком с откинутой крышкой, смотрел на выложенные в ряд стальные колбы, напоминающие пилюли в растворимой оболочке.
– Может, половину выкинуть? – то ли серьезно, то ли шутя спросил он.
– Выкинь, – безразличным голосом ответил я.
– Если ты устал, – сказала Леся, – то лучше выкинуть одеяла и одежду.
– Да я все понимаю, – нараспев ответил Влад, достал из ящика одну колбу и подкинул ее на ладони, как продавец дыню. – А почем эти штучки на ашхабадском рынке?
– Спросил бы у Филина, а потом уже хватался бы за ящик, – ответил я.
– Сначала он гнал поезд на Бахарден, – бубнил Влад, протирая поверхность колбы тряпкой. – Затем свернул на старую колею. Ближе к границе, наверное… Кто помнит, с какой страной граничит в этом месте Туркмения?
– С Ираном, – предположил я.
– А ты, ворошиловский стрелок, как думаешь? – спросил Влад Лесю. – По географии что в школе имела? Трояк, наверное?
– С Пакистаном, – подумав, ответила девушка. – Я где-то читала, что пакистанцы создают свое ядерное оружие.
– Ну, в Пакистан мы этот ящик не попрем, слишком далеко, – решил Влад, закрывая ящик, – а государству в качестве полезных ископаемых сдадим. Может быть, заменят высшую меру амнистией и премию нам отвалят. Ты, малыш, как? В долю хочешь войти?… Вижу, вижу по глазкам, что хочешь.
Он выдавил из себя «А-а-ап!» и взвалил ящик на истерзанное плечо. Глядя на него, я перефразировал известную пословицу, и получилось очень точное сравнение: «Аппетит уходит во время еды». Самолюбие Влада было устроено таким образом, что всякий словесный прессинг лишь утраивал его желание делать наперекор. Я уже несколько часов подряд не произносил ни слова об этом проклятом ящике, словно поощряя сизифов труд друга, и это мое немое поощрение все сильнее подрывало охоту Влада тащить груз. Мне казалось, что осталось совсем немного, и Влад на очередном привале кинет ящик на песок, завалит его камнями и скажет: «Надо пожалеть себя. Вернемся сюда на вертолете и заберем».
Но все испортила Леся. Черт дернул эту бабу вмешаться!
– А тебе не кажется, что надо помочь другу? – глядя на меня, как на вероотступника, сказала она.
Влад обернулся. Его помутневшие от зноя и усталости глаза выражали одобрение: интересная мысль! Я в сердцах сбросил свой рюкзак на песок и сел на него верхом.
– Отлично! – сквозь зубы процедил я. – В таком случае мы вынуждены оставить здесь консервы, одежду, аптечку и одеяла!
– М-да, – произнес Влад, нахмурив лоб. – Это тоже бросить жалко… Эй, пигалица! Сколько бутылок воды осталось?
– Семь, – ответила Леся, жуя губы. Обращение ей не понравилось. – Из-под шампанского.
– И это все, что ты несешь?
– Еще автомат.
– Автомат отдай Кириллу, а себе переложи консервы.
– Автомат не отдам.
– Не наглей, малыш! – басом сказал Влад и ударил кулаком в бок ящика, как шаман в свой бубен. – Тебя как в школе учили со старшими разговаривать?
– Сейчас узнаешь, – ответила Леся и, сделав несколько шагов назад, направила ствол «калашникова» в грудь Влада.
– Неужели выстрелишь? – спросил Влад изменившимся голосом. У него уже пропала охота шутить.
– Сделаешь шаг – выстрелю, – пообещала Леся.
– У тебя от жары мозги потекли! Ты понимаешь, что мы тебе не враги?
– Я в этом не уверена, – ответила Леся. – Вас двое, вы мужчины, я вас не знаю… А вдруг вам взбредет в голову избавиться от меня?
– Кончай пургу нести! – поморщился Влад. – Что ты молчишь, Кирилл? Объясни ей, что она дорога нам, как сестра!
– Нет, как мать, – поправил я. – Даже как бабушка!
– Если так, – после недолгого молчания произнесла Леся, – тогда забудьте про автомат. Не пытайтесь его у меня забрать, а то будет беда. Клянусь вам.
– Черт с тобой! – сплюнул Влад. – Неси сама свою игрушку.
Его так расстроила несговорчивость Леси, что он забыл поделиться со мной грузом, снова закинул на плечо ящик и побрел дальше.
– Ну! – поторопила меня Леся, сверкнув черными глазами.
– Значит, ты его любишь? – спросил я, подкидывая на себе рюкзак. – Твое сердце занято, а душа закрыта на замок?
– Для тебя – да, – ответила Леся.
– Не спеши так говорить. Придет время, и ко всем замочкам я подберу ключики, – пообещал я и пошел вслед за Владом.
Я знал: она продолжала стоять и смотреть мне в спину. Я старался ступать тихо, чтобы не пропустить очень важный для меня и страшный сигнал. Если сейчас она не выстрелит, думал я, то до ночи я проживу.
Она не выстрелила.
Глава 23
Мне казалось, что ноги мои постепенно высыхают и превращаются в песок, и пройдет еще совсем немного времени, и они рассыплются, и тогда я поползу, цепляясь руками за шпалы и колючки. Губы мои потрескались от жажды, язык распух, словно во рту застрял комок глины. Спина Влада, идущего впереди, в просоленной, побелевшей куртке, плыла перед моими глазами, двоилась в радужном ореоле. Иногда я оборачивался и кидал взгляд на Лесю, которая беспрестанно спотыкалась, выписывала зигзаги и крутила головой, словно ей слышались вопросы и она давала на них отрицательные ответы.
Когда солнце скрылось за горизонтом, Влад скинул с плеча ящик и упал рядом с ним. Леся попыталась стащить с себя сумку, но ее повело, она попятилась спиной и, споткнувшись, села на колючку. Я, стоя на коленях, рассматривал свои руки, похожие на надутые медицинские перчатки. Распухшие пальцы не сгибались, поверхность ладони потеряла чувствительность; я возил ею по острому гравию и не чувствовал боли.
– Будем отсыпаться, – произнес Влад. – Сделаем тент и будем валяться до тех пор, пока не восстановим силы… Эй, малыш! Пусти-ка по кругу бутылку! Совсем в глотке пересохло.
Малыш посмотрела на Влада такими глазами, словно он просил ее сбегать в ближайший ларек за холодным шампанским, легла навзничь, на автомат, положив голову на сумку, и замерла, будто уснула. Но, словно о чем-то вспомнив, она опять поднялась на ноги, подошла к моему рюкзаку, выдернула из него одеяло, прихватила бутылку с водой и постелила себе в стороне, в ложбинке между песчаными холмами. Она легла на одеяло, как на шезлонг, положила автомат на колени, направив его в нашу сторону, и, отпивая из бутылки, из-за полуприкрытых век наблюдала за нами.
Этот откровенный конвой стал меня раздражать, в то время как Влад отнесся к причудам девушки совершенно спокойно. Он лишь поинтересовался у нее, будет ли она охранять их сон ночью, и, вкопав ящик в песок на манер стола, пошел вдоль рельсов собирать высохшие колючки.
Быстро смеркалось, дневную жару вытеснял звездный холод. Песок остыл в считаные минуты, словно мы весь день жарились на сковородке и, наконец, под ней загасили огонь. Уже через полчаса я с нежностью вспоминал о солнцепеке. Наши обезвоженные и изможденные тела легко теряли тепло, и мы с Владом накинули на себя одеяла.
Аппетита не было, и лишь только для того, чтобы восполнить запас сил, мы подогрели на костре консервированную рыбу с овощами и сварили кофе в алюминиевой кружке. Леся ела отдельно от нас, в своей ложбинке, громко стуча ложкой о края консервной банки.
Мы все настолько устали за прошедший день, что никого из нас не тянуло на разговоры, и ужин прошел при гробовом молчании. Влад допивал свою порцию кофе лежа, его глаза слипались, и я беспокоился, как бы он не вылил содержимое кружки на себя. Леся завернулась в одеяло, как младенец в пеленку, причем автомат не оставила снаружи, и от того, что не было видно ни ствола, ни рук, девушка становилась еще более непредсказуемой.
Силы быстро возвращались ко мне. Я сидел возле костра, подкидывая в него пропитанные солнцем крепкие корявые ветки и высохшие колючки, смотрел в
