других более мелких грехов, довольно болезненных секретов, глупых и постыдных вещей, которые, выходя на поверхность, способны погубить любовь и разрушить доверие между людьми — те самые любовь и доверие, что в прежние времена сумели пережить на первый взгляд гораздо более серьезные испытания.
Хозяин дома не сводил глаз с Питта, ожидая его реакции. На физиономии Марча отобразилось предельное нетерпение.
Томас тяжело вздохнул.
— Не могли бы вы объяснить мне, сэр, что способно было вызвать такое отчаяние у лорда Эшворда, что, проснувшись утром, он сразу же без лишних размышлений покончил с собой? И, кстати, каким способом он это осуществил?
— О, господи, неужели этот идиот Тревес не сказал вам?
— Я его еще не видел, сэр.
— Ах, да, конечно, не видели. Дигиталис — лекарство, которое использует моя мать. И он говорил еще какую-то ерунду о наперстянке из сада. Я даже не знаю, цветет ли она сейчас. Думаю, что он и сам не знает. Он поразительно несведущ в своем ремесле!
— Дигиталис получают из листьев наперстянки, — заметил Питт. — Его часто прописывают при хронической сердечной недостаточности и нарушениях сердечного ритма.
— Э-э-э… да. — Марч внезапно опустился в одно из кожаных кресел. — Да сядьте вы, ради бога! — раздраженно воскликнул он. — Ужасное дело. Крайне печальное. Я надеюсь, что хотя бы ради дам вы будете соблюдать все полагающиеся приличия. Моя мать и леди Камминг-Гульд — обе довольно пожилые женщины и, следовательно, весьма хрупкого здоровья. Леди Эшворд буквально обезумела от горя. Мы все так любили нашего Джорджа…
Питт пристально смотрел на него, не зная, как пробиться сквозь нагромождения притворства и лжи. Ему много раз приходилось сталкиваться с чем-то подобным — в огромном большинстве люди не желают признать факт убийства, — но этот случай был особенный: замешанные в нем люди были близки ему самому. Где-то там наверху сидит Эмили, раздавленная тяжестью свалившегося на нее горя.
— Итак, что же до такой степени мучило лорда Эшворда, что он решился свести счеты с жизнью? — повторил Томас свой вопрос, внимательно всматриваясь в физиономию Юстаса Марча.
Тот некоторое время не отвечал и продолжал молча сидеть в кресле. Свет и тени сменяли друг друга у него на лице, и было видно, что в его душе идет ожесточенная борьба. Питт терпеливо ждал. Что бы сейчас ни сказал его собеседник — правду или ложь, — будет лучше позволить ей созреть, даже если в конечном итоге он выдаст ему какой-нибудь один из собственных страхов.
— Мне очень неприятно это говорить, но я вынужден, — произнес, наконец, Юстас. — Боюсь, что виной тому стало поведение Эмили и… то, что Джордж страстно — и я полагаю, совершенно безнадежно — влюбился в другую женщину.
С этими словами он мрачно покачал головой, как бы осуждая подобное нравственное падение со стороны покойного родственника.
— Поведение Эмили было, мягко говоря, не совсем правильным. Но не будем судить ее слишком строго, когда она лишилась самого дорогого человека, — добавил Юстас, внезапно осознав, что его милосердие должно распространяться также и на нее.
Томас не мог представить себе, что Джордж был способен покончить с собой из-за любовного романа. Это было просто не в его характере. Он не был склонен к каким-либо слишком сильным эмоциональным переживаниям. Питт хорошо помнил ухаживание Джорджа за Эмили, светлое и романтическое. Между ними не бывало ссор, обычных между влюбленными неприятных недоразумений — и никакой надуманной или навязчивой ревности.
— Что же случилось прошлым вечером, что же так усугубило его отчаяние? — продолжил Питт свои расспросы, пытаясь не выдать интонацией недоверия и презрения, которое начал испытывать к Марчу. Однако тот был готов к его вопросу. Он как-то неуверенно кивнул и поджал губы.
— Я опасался, что вы зададите мне этот вопрос, и предпочел бы не отвечать на него в подробностях. Будет достаточно, если я скажу, что она слишком вызывающе продемонстрировала свою благосклонность — что заметило все семейство, — по отношению к одному молодому джентльмену, гостю моей младшей дочери.
Томас с удивлением взглянул на собеседника.
— Если Эмили проделала нечто подобное на глазах у всего семейства, значит, в этом явно не было ничего серьезного.
Физиономия Марча напряглась, ноздри начали раздуваться от плохо скрываемого гнева. Он едва сдерживался.
— Я с большим сожалением должен уточнить для вашего сведения, что свидетелями случившегося были моя мать и сам бедняга Джордж. И вы должны поверить мне на слово, мистер… э-э-э… Питт, что в приличном обществе замужние женщины не уединяются в оранжерее с джентльменами сомнительной репутации и не возвращаются оттуда спустя довольно значительное время, демонстрируя явный беспорядок в одежде, и с вызывающей ухмылкой на лице.
Всего на мгновение у Питта возникло желание заметить своему собеседнику, что именно так и поступают замужние женщины в приличном обществе. Но гнев, вызванный обидой за Эмили, практически тут же вытеснил подобные тривиальные мысли.
— Мистер Марч, если бы мужчинам благородного происхождения приходило в голову сводить счеты с жизнью всякий раз, когда их женам вздумается немного пофлиртовать с привлекательным молодым человеком, то Лондон был бы усеян трупами, а все английское дворянство вымерло бы несколько столетий назад. Оно бы даже до эпохи Крестовых походов не дожило.
— Полагаю, что в вашем кругу, и особенно в вашей профессии, неизбежно возникают довольно вульгарные представления о супружеских обязательствах, — холодно ответил Юстас. — Но я просил бы вас воздержаться от выражения их в моем доме, особенно во время траура. Кроме того, мне представляется, что вам больше нечего здесь делать. Ведь вы удостоверились, что на беднягу Джорджа никто не нападал. И это понятно любому идиоту. Он принял слишком большую дозу лекарства моей матери со своим утренним кофе. Не исключаю, что Джордж собирался только вызвать обморок и тем самым всех нас напугать и несколько отрезвить бедную Эмили…
Юстас осекся, почувствовав молчаливое презрительное недоверие со стороны Питта и безуспешно пытаясь отыскать какие-нибудь более убедительные доводы в свою пользу. Он уже забыл, что упомянул о присутствии в доме Джека Рэдли и что тот прибыл сюда из-за Тэсси, но при этом впал в непростительное противоречие, охарактеризовав его как джентльмена сомнительной репутации. Впрочем, возможно, здесь считается вполне достойным женить такого человека на вашей дочери только ради того, чтобы закрыть ему доступ к вашей жене. Нравственные парадоксы «приличного общества» все еще составляли загадку для Томаса. В другое время и при других обстоятельствах он, может быть, даже пожалел бы Марча. Интеллектуальная акробатика Юстаса была жалка и абсурдна, но сколько раз Питту приходилось с ней сталкиваться! Однако на сей раз его терпение иссякло. Он встал.
— Благодарю вас, мистер Марч. Сейчас я поговорю с врачом, после чего поднимусь наверх и осмотрю бедного Джорджа. Затем, если вы не возражаете, я хотел бы побеседовать с остальными членами семейства.
— В этом нет абсолютно никакой необходимости! — поспешно заявил Юстас, вскочив с места. — Это лишь усугубит страдания несчастных. Неужели вы не понимаете, что Эмили только что овдовела? Моя мать — весьма пожилая женщина, и она пережила очень тяжелое для своего возраста испытание. Моей дочери всего девятнадцать, и она крайне восприимчива и ранима, как и подобает девушке ее лет. Что же касается леди Камминг-Гульд, то она на самом деле гораздо старше, чем полагает.
Питт с трудом подавил горькую улыбку. Он прекрасно понимал, что тетушка Веспасия гораздо лучше Юстаса знает, сколько ей лет, и уж, во всяком случае, намного храбрее его.
— Эмили — моя свояченица, — спокойно сказал Томас. — И мне следовало бы зайти к ней прежде всего, какими бы ни были обстоятельства смерти Джорджа. Но вначале я все-таки повидаюсь с врачом, если вы не возражаете.
Марч удалился без единого слова, считая, что его поставили в глупейшее положение. Его дом полон
