возвращении из театра ужинали, однако миссис Марч считала такой распорядок слишком обременительным для своего здоровья, которому, впрочем, ничто не угрожало, кроме преклонного возраста, — и поэтому от ужинов отказались. В гостиной были поданы легкие закуски, однако Эмили поняла, что ей не вынести яркого света канделябров, смеха и испытующих взглядов.
— Надеюсь, вы простите меня, — произнесла она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Сегодняшний вечер был превосходным, но, боюсь, я очень устала и потому отправлюсь спать прямо сейчас. Желаю всем спокойной ночи.
Не дождавшись ответа, Эмили торопливо направилась к лестнице, что вела на второй этаж. Но не успела она поставить ногу на ступеньку, как услышала у себя за спиной голос. Увы, он принадлежал не Джорджу, как ей того хотелось бы, а Джеку Рэдли, который увязался за ней следом.
— С вами все в порядке, леди Эшворд? Вы выглядите немного бледной. Может, следует прислать вам что-нибудь наверх?
— Нет, нет, благодарю вас, — поспешила ответить Эмили. — Просто мне нужно немного отдохнуть, и тогда я непременно почувствую себя лучше. — Она понимала, что ей ни в коем случае нельзя проявлять неучтивость, это было бы слишком по-детски. Эмили заставила себя обернуться и посмотреть на Джека. Тот ответил ей широкой улыбкой.
Какие у него удивительные глаза! Он показался ей едва ли не старым другом, хотя Эмили была едва с ним знакома. В то же время в Джеке не было ничего, что могло показаться навязчивым. Эмили стало понятно, почему Рэдли имел репутацию сердцееда. Поделом будет Джорджу, если она влюбится в Джека так, как ее муж влюбился в Сибиллу.
— Вы уверены? — повторил Рэдли.
— Вполне, — бесстрастно ответила Эмили. — Благодарю вас.
С этими словами она быстро зашагала вверх по лестнице, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Лишь оказавшись на лестничной площадке, услышала, как внизу возобновился разговор и прозвучал смех — обычная реакция людей, все еще остававшихся в плену беззаботного веселья.
Утром Эмили проснулась одна. В спальню, струясь сквозь щелочку между неплотно задернутыми шторами, проникал солнечный свет. Джорджа рядом с ней не было. Похоже, что он вообще не ложился спать. Его сторона огромной постели оставалась безупречно ровной, идеально отглаженные простыни нисколько не смялись. Эмили хотела было распорядиться, чтобы ей подали завтрак в постель, но одиночество было просто невыносимо, и она позвонила в колокольчик, чтобы вызвать горничную. Когда та пришла, Эмили отказалась от чая и отослала служанку обратно, велев набрать ванну и приготовить утреннее платье. Накинув на плечи шаль, Эмили решительно постучала в дверь гардеробной. Через несколько секунд дверь открылась, и на пороге появился Джордж: заспанный, темные волосы всклокочены, в глазах неподдельное удивление.
— Накануне ты плохо себя чувствовала. Я подумал, что не стоит тревожить тебя, и потому распорядился, чтобы мне постелили здесь.
Джордж даже не поинтересовался, как она себя чувствует, стало ли ей лучше. Он лишь посмотрел на ее чуть порозовевшее после сна лицо, на выбившийся из прически локон светлых волос и, сделав некий молчаливый вывод, удалился, чтобы продолжить утренний туалет.
Тягостная атмосфера завтрака не улучшила настроения Эмили. Юстас, как обычно, открыл все окна в столовой настежь. Он был горячим сторонником теории «мускулистого христианства» с его агрессивным подходом к укреплению здоровья. Юстас с аппетитом поглощал заливных голубей, уничтожил целую горку горячих тостов с маслом и мармеладом и, наконец насытившись, отгородился от окружающих свежим номером «Таймс», услужливо протянутым ему лакеем. Просмотреть газету он не предложил никому: не только не снизошел до женщин (что было в его духе), но столь же демонстративно проигнорировал мужчин — и Уильяма, и Джорджа, и Джека Рэдли. К неудовольствию Юстаса, у Веспасии имелся собственный экземпляр «Таймс».
— В Блумсбери совершено убийство, — сообщила она, придвигая к себе блюдечко с малиной.
— Но какое это имеет отношение к нам? — буркнул Юстас, даже не подняв головы. Предполагалось, что своим замечанием он выразил осуждение. Женщинам не пристало брать в руки газеты, не говоря уже о том, чтобы обсуждать их содержание за завтраком.
— Такое же, как и все прочее, что нас окружает, — парировала Веспасия. — Это событие имеет отношение к людям и, безусловно, стало для кого-то трагедией.
— Ерунда! — резко возразила миссис Марч. — Скорее всего, это какой-то представитель преступного мира, который давно заслуживал, чтобы его вздернули на виселице. Юстас, будьте так любезны, передайте мне «Судебный вестник». Хочу знать, имело ли это событие какую-то важность. — С этими словами миссис Марч бросила на Веспасию колючий взгляд. — Надеюсь, никто не забыл, что мы приглашены на ленч к Уитингтонам, а днем играем в крокет у леди Люси Армстронг? — продолжила она, удостоив Сибиллу осуждающим взглядом. — Разумеется. Леди Люси все еще под впечатлением матча между командами Итона и Хэрроу и ведь наверняка станет трещать без умолку, хвастая успехами своих сыновей; нам же не удастся вставить даже словечка.
Сибилла густо покраснела. Зато глаза ее сияли. Она в упор посмотрела на миссис Марч, причем за этим взглядом могло стоять все, что угодно.
— Прежде чем начинать разговоры о школе, надо дождаться, кто это будет, мальчик или девочка, — отчетливо произнесла она.
Уильям застыл на месте, не донеся до рта вилку. Джордж негромко ахнул. Юстас впервые за последние несколько минут опустил газету и растерянно посмотрел на сноху. Но уже в следующий миг выражение растерянности на его лице сменилось неподдельной радостью.
— Сибилла! Моя дорогая! Неужели ты хочешь сказать, что… что ты?..
— Да! — решительно ответила она. — Я не хотела до поры до времени говорить об этом, но меня вынудили колкие замечания бабушки, от которых я, признаться, уже устала.
— Ты не смеешь винить меня за это! — не дала себя в обиду миссис Марч. — Ты и так на двенадцать лет затянула с этим признанием. Нечего удивляться, что за это время я успела отчаяться, утратив всякую надежду ла то, что династия Марчей получит своего продолжателя! Одному Богу известно, чего стоило Уильяму терпеливо дожидаться того дня, когда ты подаришь ему наследника.
Услышав эти слова, Уильям повернулся к бабушке и бросил на нее острый взгляд. Щеки его пылали, голубые глаза сверкнули недобрым огнем.
— Это абсолютно не ваше дело! — резко произнес он. — Я нахожу подобные замечания с вашей стороны в высшей степени вульгарными. — Затем, оттолкнув стул, встал и стремительно вышел из комнаты.
— Отлично, — отозвался Юстас и, сложив газету, налил себе новую чашку кофе. — Поздравляю вас, моя дорогая.
— Лучше поздно, чем никогда, — заключила миссис Марч. — Хотя я сомневаюсь, что за этим последует продолжение.
Вид у Сибиллы был по-прежнему смущенный. Став предметом всеобщего внимания, она явно испытывала неловкость. Впервые после своего приезда Эмили почувствовала к ней нечто вроде сочувствия.
Однако эта нечаянная радость длилась недолго. Следующие несколько дней прошли так, как проходят все дни очередного светского сезона. Утром все отправлялись в парк кататься верхом. Эмили на этот раз научилась уверенно и грациозно держаться в седле. Впрочем, ей было далеко до блестящих способностей Сибиллы, а поскольку Джордж был прирожденным наездником, казалось почти неизбежным то, что он и Сибилла чаще положенного оказывались рядом, держась на некотором отдалении от остальных. Уильям никогда не принимал участия в верховых прогулках, предпочитая им занятия живописью, которая была не только предметом его отдохновения, но и профессией. Он был, безусловно, талантлив: его работами восхищались искусствоведы, их коллекционировали знатоки. Один только Юстас всякий раз делал недовольное лицо, когда его сын уединялся в мастерской, устроенной для него в оранжерее. Здесь Уильям находил более приятное применение утреннему свету, не желая в угоду мнению высшего общества изображать из себя отважного наездника.
Когда же верховые прогулки по какой-то причине отменялись, все отправлялись за покупками,
