Сильный ветер с моря на берегу сделался плотным настолько, что, казалось, ещё немного — и я смогу отрывать от него комки. Утёсов, соединяющих Стрелу с берегом, почти не было видно из-за волн.
Мальчик прыгнул вперёд, обернулся, подал мне руку.
Он сумасшедший… Зачем… Разобьюсь.
Я шагнул…
Он прыгнул — а я шагнул.
Кажется, ветер завыл и глухо хлопнул, как развернувшийся ковёр.
Дальше я почти ничего не помнил. Глаза Мальчика, то тёмные, то сияющие, и его ладонь. Он раз за разом прыгал вперёд, и я снова и снова хватался за его руку.
Я опомнился, когда стало тише. Башня-маяк была совсем близко — значит, мы уже какое-то время шли или бежали по косе, по ровной галечной тропе.
— А вот и смотритель, — сказал мальчик.
Я не заметил её сразу, потому что в сером платье она сливалась со стеною башни.
Девчонка. Я замигал, ища глазами другого,
— Это девчонка, — растерянно прошептал я.
— У неё хороший слух, — откликнулся мой спутник.
— Она — смотритель?!
— Не только. Даже не столько. Она — Сочинитель.
— Кто?
Мальчик не ответил. Он шагнул к башне и потянул меня за руку. Девчонка не двигалась. У неё были странные глаза…
…— Следить за огнём нетрудно. Рыбаки появляются два раза в неделю, оставляют еду, пресную воду, и заправляют бак маслом для фонаря. Только на самом деле масло я сливаю в другой бак, чтобы обогревать башню. Я люблю, чтобы тепло, а тут всегда ветер. А для фонаря масло не нужно… ОН сделал так, чтобы фонарь светился сам. Только в городе об этом не знают. А то бы испугались… — добавила она с насмешкой.
— А ты — не боишься? Ты тут одна… Если шторм, гроза, а рыбаков долго не будет. Ты даже не выберешься отсюда.
Хивенна перевела взгляд — как будто смотрела на что-то далёкое над моей головой. Она делала так уже третий или четвёртый раз — и сначала я испуганно оборачивался, а теперь почти привык. Я знал, что ТАМ ничего нет.
— Я мало чего боюсь.
— Почему? — вырвалось.
— Те, кто жил в храме Лисиппа… они не такие… как обычные.
Я тогда не понял — сказала она это с гордостью или с горечью.
…Мой брат говорил, что меня подменили эльфы. Когда я жила дома, совсем ещё маленькая, все говорили, что я неправильная. Мама считала, что я, наверно, скоро умру, потому что очень хилая. Она мало обращала на меня внимания, зато почти никогда не лупила — а моих братьев часто лупила, потому что они баловались и шумели, отнимали друг у друга хлеб, молоко и яйца. Но меня и они не обижали — это, наверно, из-за глаз. Папа говорил, что когда я смотрю на кого-то, тому делается нехорошо за свои поступки и даже дурные мысли. Поэтому, если кто-то уж очень бушевал, он мог стукнуть меня только сзади. Но я научилась вовремя прятаться, если чувствовала поблизости скверное настроение. Мы жили в деревне, и там было много укромных уголков, только зимой плохо, все собираются в доме и то и дело ссорятся.
Когда я болела, я придумывала себе всякие истории. Я могла часами смотреть на стену или на потолок, или на пол — и там каждая трещинка или шероховатинка превращались для меня в загадочное ущелье или заколдованную гору, или в древний замок. Папа иногда рассказывал нам сказки, и тогда они сплетались с моими историями. Однажды весной, после долгой болезни, я нечаянно стала бормотать какую-то историю вслух, хотя и тихо-тихо, и смотрела я перед собой, не двигаясь. Папа думал, что я брежу, и сел рядом, чтобы проверить, есть ли у меня жар. Но жара не было. Папа прислушивался к тому, что я сочиняю, и слушал очень долго. После он иногда сам подходил ко мне и просил рассказать о чём-нибудь. Сперва мне было трудно начинать историю вслух, но он спрашивал о том, о сём, и как-то незаметно история начинала течь сама. Потом и братья просили историй, только им хотелось, чтобы в историях было больше битв и тайн, и всяких мертвецов, а я иногда могла целый час рассказывать только о том, какие вещи стоят в комнате замка или какие деревья растут в лесу. Я рассказывала только то, что само хотело рассказаться.
А когда мне было семь лет, в деревню пришёл человек из храма в Лисиппе. Наверно, ему кто-то нашептал обо мне, папа думал, что это наш священник — тот считал, будто во мне сидит бес, раз я так смотрю, и хотел «позаниматься» со мной, но папа не дал, и священник разозлился.
А храм в Лисиппе основал Проклятый, только все делали вид, что никакого храма давно нет, ведь считалось, что Проклятый убит чужим магом, а папа говорил, что Проклятого убить непросто, и сам король ничего не может поделать с адептами Лисиппы, поэтому все и притворяются, будто они победили Проклятого и его адептов.
А я так и не узнала, где этот храм, потому что я долго плакала, а потом спала, и меня везли в карете с закрытыми окнами.
В храме оказалось очень много детей. Только и сам храм был большой. Он прятался где-то в маленькой долинке между горами, и горы были всегда в снегу, а внизу почти всё время стояло лето, и деревья зеленели, и травы. Храм был как город — везде были разные домики, каменные и деревянные, побольше и поменьше. Вокруг домиков были сады, ручьи, овраги и камни. Всё это окружала высокая каменная стена, через которую не смогли бы перелезть даже взрослые.
Дети жили в своих домиках, а адепты давали им еду, одежду, и присматривали, чтобы дети не обижали друг друга. Сначала мне там очень понравилось, хотя я сперва скучала по папе, зато у меня был уютный домик, куда никто не мог войти без моего разрешения, а сама я бродила по садам и вдоль ручьёв, сколько хотела, а ещё я совсем перестала болеть.
Делать от меня ничего не требовалось, только раз в день приходил адепт. Он научил меня читать и принёс ужасно толстую книгу. В ней были собраны такие дивные истории, что все папины сказки показались мне тогда слишком одинаковыми и простыми. Книга начиналась с рассказа о том, как получился весь наш мир, потом в ней было написано про то, как самые первые существа учились строить земли и моря, и о том, как появились солнце и звёзды, леса и горы, и реки. И как на земле завелись звери, рыбы и птицы, а потом всякие другие существа — и наконец, люди.
В книге были чудесные картинки, так что, когда я закрывала глаза, они оживали. А ещё — все эти истории снились мне по-всякому: иногда они оказывались совсем непохожими на те, что в книге, но я знала, что на самом деле это та же самая история, только увиденная иначе. Некоторые истории я наблюдала со стороны, как бы подглядывая, а в других участвовала сама, только всегда знала, что по- настоящему я далеко, поэтому, даже если история была страшная, я почти не боялась, хотя и переживала за тех, кто в ней жил взаправду.
С другими детьми в храме я встречалась нечасто. Кажется, они все были такие же странные, как я. Однажды я познакомилась с мальчиком, у которого была книга, похожая на мою. Мы подолгу сидели у ручья, сочиняя истории вместе. В те дни храм стал казаться мне самым лучшим и самым волшебным местом в жизни.
А потом мальчик исчез куда-то. Я очень скучала и не могла ничего придумывать, и даже книгу читать не могла, потому что без него всё казалось пустым и ненастоящим.
Я спрашивала у адепта, и он ответил, что этот мальчик ушёл навсегда. Я знала, что адепт мне соврал, но не могла придумать, как заставить его сказать правду, а тем более — вернуть моего друга.
А на другой день они что-то насыпали мне в еду — я уснула, и когда очнулась — ничего не видела. Я думала, что ночь — но почувствовала на лице солнечные лучи, и птицы перекликались по-утреннему.
