доказывал, когда все давно сомневаться перестали. Доказал? Другим — пожалуй. Даже ей. В конце концов, он слепил из себя образ, который она готова была полюбить, и она сдалась. Покорилась — и навсегда заперла его в клетке придуманной роли. А себе?
Солгу ли я сейчас, глядя в глаза себе, глядящему на меня из глубины Вселенной? Кто я? Глупый вопрос. Меня нет, я — лишь отражение чужой мечты, воплощенный воображаемый персонаж, не существующий в природе. Я действую не так, как хочу или считаю нужным, а так, как ждала бы от меня она. Роль заставляет меня быть всегда лучшим, лишь истина не дает стать первым.
И сейчас у меня раздвоение призрачной личности. Безупречные герои не поворачивают назад, даже по приказу. Что надо сделать, чтобы Алия по-прежнему могла мной гордиться? Ответ очевиден, и он предполагает отказ от нее. В чем тогда смысл? В любых обстоятельствах точно выполнить приказ — о да, для всех это в образе. Возможно, это было бы достаточным оправданием даже для нее, но для себя я навсегда останусь дурным актером, провалившим бенефис. Так что для меня важнее — жена и жизнь — или роль? Кто я — герой или удачливый комедиант?
Какая разница, важен результат. The show must go on. Выбрав путь, надо идти до конца.
Ренат с силой оттолкнулся от окна, закрутившись вокруг оси, волчком пронесся по отсеку и бесшумно самортизировал руками у пульта. Покосился на Димку — спит, никто не видел.
Все это — лишь красивые слова, пока у меня нет здравых предложений. Из каждого положения есть минимум два выхода, мы просто зациклились на повороте. Ну, например, можно долететь до Марса и подождать на орбите беспилотник с топливом. Ага, года три. Мы просто сожрем друг друга — и вовсе не потому, что не хватит еды. На корабле-то, с замкнутой СЖО, можно продержаться долго. Но, кстати, не обязательно ждать без дела, в посадочном модуле — автономный запас топлива, программу можно выполнить… Тогда я сам их сожру, по программе — именно мне сидеть на орбите. И вообще идея с беспилотником не годится — если уж выбирать путь героев, мы не можем требовать от страны дополнительных затрат, разве что Земля сама предложит.
А на поверхности — долго не прожить, тем более всем, модуль рассчитан на запас. Это если не найти воду — но ведь уже давно известны залежи льда, разве нет? И если не стартовать с поверхности, останется масса топлива. Есть вода, есть энергия — будет и воздух. Проблема только с едой. Собственно, если не собираться назад, то и еды на борту много останется. Кстати, и топлива тоже — из основного запаса — и вообще тут много чего полезного. Как только доставить это все вниз? Орбитальные зонды? Это надо обдумать. Оранжерею так не спустить, а без нее… Но, между прочим, наш жилой отсек по сути своей — стандартный шаттл. В тренировочном симуляторе была миссия посадки на Марс — игрушка, конечно, но симулятор, вообще-то, программировали всерьез. Надо посмотреть программу поближе. Не то, чтобы оранжерея могла легко туда поместиться… Так ведь в запасе будет не три недели, а полгода — можно что угодно на винтики разобрать. А тогда, если все получится, наверное, можно надеяться на те же три года. Ну, пусть два — но зато на поверхности…
Это еще был не план — только призрак плана, опора, от которой можно начинать считать. И в главных чертах его надо успеть рассчитать до окна поворота. Ренат еще раз обернулся на спящего Димку, улыбнулся и полузабытым концертным жестом поставил пальцы на клавиатуру.
— Лариса, постойте!
Визг тормозов. Соня из бухгалтерии едва не угодила под колеса, перебегая улицу. Еще одна!
— Дорогая, как это ужасно! Я только на днях услышала — представляю, что вы пережили! — фальшивое приторное сочувствие в голосе и жадное любопытство в крысиных глазках.
— Спасибо, все нормально, — Лариса отвечала предельно холодно, сжав зубы, чтобы сразу закончить разговор. Не тут-то было.
— Ах, бросьте, догадываюсь, каково вам — ведь, говорят, ужас что передавали, что там начальство чуть ли не нарочно скрывало неполадки! Вы еще хорошо держитесь, я на вашем месте просто с ума бы сошла! Они, конечно, отбрехались, но мы-то с вами знаем…, — крысиные глазки восторженно поблескивали, не отрываясь от загнанной в угол жертвы. — А как к этому относится ваш муж — Михаил, кажется? У вас ведь уже была возможность с ним поговорить? Нам по дороге, вы мне все подробно расскажете…
Нет, это нестерпимо! Лариса внезапно остановилась, пробормотала что-то про невыключенный утюг и, круто развернувшись, с риском для шпилек рванула обратно.
— Конечно, такое испытание для нервов! Мы все вам сочувствуем! — кричала ей вслед Соня, приподнимаясь на цыпочки.
Захлопнув за собой дверь, Лариса сбросила туфли и несколько минут бесцельно металась по квартире, ничего не видя перед собой и не понимая. Мельком взглянула в зеркало. На щеках, проступая из-под нежных розовых румян, горели красные пятна. Значит, вот так теперь будет. Все, кто до сих пор со скрытой или явной завистью в глазах интересовались новостями полета, теперь будут лезть ко мне с притворными утешениями и злорадно ухмыляться за спиной. Еще бы! Я больше не героиня патриотических интервью и телерепортажей, я жена неудачника, о котором через год никто не вспомнит. И хорошо, если не вспомнит — а то ведь смеяться начнут! С такой помпой под фанфары стартовали — и с полпути назад, поджавши хвост.
Лариса снова заметалась по комнате. И как раз теперь, когда на нее с пристрастием смотрит столько глаз, когда у нее связаны руки — ей вдруг, так неожиданно, улыбнулось счастье, махнула крылом пресловутая синяя птица. Упустить такую удачу — немыслимо, невозможно. Но именно сейчас бросить мужа — ведь каждый плюнет вслед! Просто хочется кричать и кусаться.
Она вновь остановилась перед зеркалом: расстегнув верхнюю пуговицу, вытянула наверх кулончик, смеющийся льдистым голубым светом. Не следовало принимать такой подарок — но сил не было отказаться. Мише в жизни на такой кулончик не заработать, обойди он хоть весь этот дурацкий Марс пешком — а уж теперь и подавно. Да не в одних деньгах дело, просто — просто вот она, мечта любой бабы, принц на белом коне, влюбившийся с первого взгляда, и понимающий с полуслова, и предлагающий увезти на край света от всех этих языков и глаз…
В конце концов, можно было бы говорить о подлом ударе в спину, если бы Михаилу в самом деле еще высадка предстояла — а сейчас-то чего? Все путем, Марс им больше не светит, тихо-мирно возвращаются домой, никаких триумфальных встреч — кто там заметит отсутствие одной жены? Ага, конечно, никто — кроме самого Михаила. Ему сейчас и так, наверное, тяжело. Можно подумать, если я принесу себя в жертву, ему станет легче. Черт, завтра опять сеанс связи, что я ему скажу?
Может, ничего? Приберечь новости до приземления? Нет, так еще подлее: полгода притворяться в прямом эфире… Да и найдутся доброжелатели, всем глаза не отведешь, доведут до сведения. Уж лучше самой. О, написать письмо! Разве не говорил он всегда сам, что предпочитает горькую правду?
