чересчур другая, нравится вам это или нет.
-Но...
— Рон, он прав.
Конечно, ма, дядя Макс всегда прав! Иначе кого-то другого называли бы здесь боссом.
И вот теперь опять этот дурацкий разговор. Нет, я не хочу туда. Мне нравится ходить в тир к Питеру, к Стену на курс диверсионной работы, к Мицуко на татами. Мицуко красивая, очень красивая. Не такая, как мама, но тоже. И она меня понимает. И еще многие. Только папа с мамой почему-то решили, что я должна жить там, где нельзя защищаться. Там это преступление. Я не понимаю этого, мой мир понятнее. Когда на тебя нападают, ты должна защищаться, другой жизни у тебя нет. Опасность бывает разная, так что не всегда надо убивать противника, иногда достаточно просто нейтрализовать его. Но это редко. Агент должен разбираться в этих тонкостях. А что здесь понимать? Если бы на меня напал взрослый, я бы его убила. Подпустила бы к себе поближе и... есть способы. Но там был просто мальчишка, он хотел навредить мне, но не убить. Я же его тоже не убила! Не о чем даже говорить. «Это не девочка, а чудовище! За такой ангельской внешностью — такая ужасная жестокость!» — это уродина мисс Олтон так визжала. Идиотка!
Мы живем здесь очень давно. Всегда. И этот кирпичный дом с террасами с обоих сторон, с лужайками и кленами под окнами, с качелями и горкой — единственный дом, который я знаю. Здесь у меня розовая спальня и комната для занятий — я учу уроки, но не очень старательно. Здесь мои куклы и кассеты с фильмами. Здесь мама варит обед, сюда они с папой возвращаются с заданий — по очереди. Папа — чаще. Я не хочу никакой другой жизни. Мне уютно здесь.
..А револьвер мне все-таки подарили. Питер принес мне его именно в день рождения, с самого утра. Небольшая игрушка двадцать второго калибра, крохотный «кольт» самой новой системы. Не бог весть что, но Питер заказал его специально для меня у своего приятеля оружейника Ортиса. А на рукоятке сияют перламутровые ракушки. Красиво.
— У одной принцессы сегодня день рождения! — Голос Питера разбудил меня. — Вставай принимать подарки, потому что мне уже пора бежать к косоруким дуракам, которые только патроны переводят. Вот, посмотри, что тебе принес Питер.
Я открываю коробку — и даже мама внизу услышала мой восторженный визг. Как я и хотела — мой собственный револьвер!
— Питер, она еще ребенок!
Неужели мама не понимает? Я не отдам свой ствол ни за что.
— Брось, Нина, она хороший стрелок. Намного лучше, чем большинство наших агентов. С днем рождения, принцесса! Приду к тебе вечером на праздник.
— Питер успел первым, — мама берет мой подарок — Не тяжелый для тебя?
— Нет, в самый раз. Позже пристреляю.
— С днем рождения, малышка! — Мама целует меня. — Вот, это от нас с папой.
Я смотрю на столик в углу. Наверное, ни у кого не было столько подарков сразу. Здесь и кукла в мой рост, и куча книжек, и новые кассеты, и сладости, и пакеты с одеждой, и... это. Коробочка. Темно-синяя бархатная коробочка. А в ней — золотая цепочка и медальон. Медальон переливается синими камешками. Красивая штука.
— Нравится?
— Да, очень красиво блестит.
Я вынимаю украшение из коробочки.
— Это очень старинная вещь. Она принадлежала еще моей прапрабабушке, а потом передавалась в семье старшей дочери в день ее десятилетия. Вот, смотри, нажимаешь камень в центре, и он открывается. Можно хранить маленькую фотографию. Наденешь его, когда будешь выходить замуж. Так заведено в нашей семье. Там, где я когда-то жила.
— Я не хочу замуж.
Где в траве цветы-сердечки,
Керстин там найдет колечко.
Наша Керстин-любушка,
Где кольцо, голубушка?
Мама всегда так на ходу придумывает разные стишки, песенки и развлекает меня. Или поддразнивает, как сейчас. Я понимаю язык, на котором она поет. Я знаю этот язык так же давно, как и тот, на котором говорят здесь все остальные. И папа тоже. «Керстин там найдет колечко...» Очень надо мне — замуж! Вот вырасту — сама себе куплю любое кольцо, какое захочу.
— А папа не приедет?
— Нет, милая.
Мама вздыхает. Я знаю, что она беспокоится. Я тоже беспокоюсь — но где-то там, в глубине души.
— Мам, почему дядюшка Макс говорил, что ты должна жить здесь? Тебе тут не нравится? Ты говорила, что расскажешь, когда я вырасту. Ну вот, я выросла. У меня уже есть собственное оружие. И медальон.
Мама задумывается. Я вижу, как мысли отражаются в ее голубых глазах и они немного темнеют. Мама у меня очень красивая. Это все знают.
— Когда-то давно, еще до твоего рождения, я жила в большой стране, ты знаешь, о чем я. И там я работала в организации, типа нашего ЦРУ. Но то было намного серьезней.
— Неужели КГБ? Мне Стен рассказывал.
— Да, в одном из подразделений, которые занимались диверсиями, финансировали террористов, проводили обучение Красных Бригад и все такое. А с твоим отцом мы встретились как противники. И... я не смогла... Он не смог... Мы полюбили друг друга. И я решила покончить со своим прошлым. Это было нелегко, босс помог нам. Но те люди до сих пор охотятся на меня. Там предателей принято уничтожать, а я до сих пор жива. Ты должна знать.
— Но, мама, почему ты — предательница?
Нет, я не поняла всего. Мир упал мне на голову. Мой мир.
— Потому что убежала с твоим отцом. У меня в голове хранилось достаточно информации. Ты понимаешь? Это сложно для твоей маленькой головки, Да?
Нет, не слишком. Просто мне надо вот прямо сейчас слепить по новой свой разбитый на мелкие осколки мир. И сделать это так, чтобы мама ничего не заметила. Но разве можно от нее что-то скрыть? Ну, что я за бездарная неженка! Хотя это же мама...
— Зря я начала с тобой этот разговор!
Я вижу, что она огорчена. Ох, я проклятый носорог! Ей же нельзя нервничать!
— Нет, пожалуйста! Я все поняла. Ты правильно сделала. Стен мне рассказывал и о Союзе, и о КГБ. Ты все правильно сделала. Но там же сейчас перестройка? Чего же нам бояться?
— Я уже думала об этом, — мамино лицо прояснилось. — И хотя у меня там никого нет, но я бы так хотела снова увидеть городок, где жила моя бабушка и куда меня привозили летом, и домик под акацией, обсаженный сиренью... Там такие облака, каких нигде больше нет. Белые-белые, как снег, огромные пушистые замки, а небо там летом ярко-голубое, а на дорогах нет асфальта, ноги тонут в теплой пыли. А после дождя потоки сносили верхний слой почвы, и мы находили бусинки, пуговицы, старые монетки. И гильзы от патронов, осколки гранат-«лимонок», которые остались после войны. А в доме пахнет так особенно, как нигде больше. Вечером соседки собираются на скамейке, под сарайчиком бабки Дуни. И тогда за сарайчик клонится солнце, пахнет полынью и ночной фиалкой, гудят комары, и слышно, как на речке неистовствуют лягушки. И кто бы ни шел — все здороваются. Никто не пройдет молча мимо скамейки. И тогда начинает казаться, что это — весь мир.
— Ты тоскуешь?
— Да. Я тоскую. Нигде больше нет такой земли. Ты понимаешь?
Нет, я не очень понимаю. Мне нравится наша база, нравится ездить в Диснейленд, я люблю хот-доги и колу и уверена, что здесь — лучшая страна. А на Голливудском бульваре — розовые звезды с именами, так интересно читать. Я видела много фильмов и знаю всех, кто там, в звездах. И даже больше. Особенно —
