Арсенала, у рощицы, я встретил Настеньку. Думаю, плутовка попросту поджидала меня… Мы оба были на лошадях… В роще привязали лошадей… Она сама подняла юбки, но никак не могла справиться со средневековыми панталонами… Проклятый флорентийский наряд! Я слишком желал ее. И, пытаясь разорвать панталоны, вдруг почувствовал острую боль. Семя изверглось из меня, я обессилел… Она лежала на траве – ждала дальнейшего… но я вскочил на лошадь и был таков..
Через день ее увезли из дворца. Отец узнал все тотчас (мне стало казаться, что Третье отделение прячется даже за соснами!). Правда, уже вечером заполняя свой дневник, я все понял. Оказалось, дневник, который я прятал в секретере, отец читал каждый день. У него был свой ключ. И я нашел молчаливый знак его недовольства и его цензуру – вырванные страницы, где я описывал свою влюбленность… Дневник передавал отцу мой камердинер, работавший в Третьем отделении… Впрочем, о моих влюбленностях можно было догадаться без дневника и без полиции. Как сказала мама: «Когда он влюблен, это тотчас объявлено на его лице…»
И вскоре я влюбился во фрейлину Оленьку Калиновскую.
Она была совершенно с картины Буше… Я обезумел! Я не мог без нее… Вскоре…
– Дорогая мама! Я вынужден отречься от великой миссии Наследника Престола. Я хочу посвятить свою жизнь семейному счастью с вашей фрейлиной Оленькой…
Мать ничего не ответила мне. В это время с развода гвардии приехал отец.
Мать сказала мне:
– Подожди в соседней комнате.
Они остались одни. Но говорили нарочно громко, чтобы я слышал их разговор.
– Что будем делать? – спросил отец.
Он опять все уже знал, а я опять забыл об ужасном отделении, которое следит за каждым шагом.
Мать:
– Ему надо иметь больше силы характера, иначе он погибнет… Он слишком влюбчивый и слабовольный и легко попадает под чужую волю. Он всерьез заговорил о женитьбе… Надо его непременно удалить из Петербурга…
Отец позвал меня:
– Знаю, ты хотел бы с ней проститься, но это, увы, невозможно.
– Как проститься? Почему невозможно? – вот и все, что я тогда пролепетал.
– Потому что она уже едет прочь из дворца. Она выходит замуж, и очень удачно. Твое будущее дитя будет носить фамилию князя Демидова-Донато. Но ты действительно женишься. На днях ты отправляешься в путешествие… Сначала это будет путешествие по России. Ты должен представлять себе страну, которой будешь править. Потом – по Европе. Надеюсь, ты найдешь в этом путешествии невесту, достойную Наследника великого престола.
Мой воспитатель поэт Жуковский должен был сопровождать меня. Он ждал меня в приемной. Я много рассказывал вечному старому ребенку о своей, конечно же, платонической (иначе он не понял бы меня) любви к Оленьке… И сейчас я бросился к нему, причитая:
– Зачем?! Зачем они лишили меня этой чистой, этой невинной любви?
Мы оба рыдали в объятиях друг друга…
Хотя Жуковскому по приказу отца уже сообщили о беременности Оленьки!
Но что значит для поэта жалкая правда в сравнении с высоким вымыслом!..
Этот старый ребенок всегда был платонически влюблен… Кстати, на склоне лет он получил наконец свою награду… Его любовь к шестнадцатилетней девушке нашла полнейшую взаимность, и шестидесятилетний ребенок женился и… родил пару прелестных детей!
Я проехал всю европейскую Россию… Но это путешествие опускаю, ибо подробно изложил его тогда же в моих письмах к отцу… Письма эти можно найти в моем архиве.
Надо сказать, я много плакал в дороге, вспоминая несравненную Олечку. Слезы мои высохли только во время следующего путешествия. Я должен был посетить королевские дворы Европы. Не только чтобы себя показать и на других со скукой посмотреть, но для того, чтобы достойно жениться.
Сначала была Германия. Мой родственник прусский король был от меня в восторге… Я пришел на могилу своей бабушки, королевы Луизы, самой красивой монархини Европы. Она едва не победила Бонапарта, естественно… красотой… После поражений от Бонапарта под Йеной прусский дедушка потерял много земель. И Луиза (тогда в расцвете свой красоты) решила отвоевать их… Для обсуждения окончательных условий мира она уединилась с Бонапартом… Если бы дедушка вовремя не прервал их уединенную беседу, то, как говорил сам Бонапарт: «Мне пришлось бы отдать завоеванное». В нее был влюблен победитель Наполеона Александр Первый, и, надо сказать, успешно. Дядя говорил… (
Итак, я приехал в Берлин. Мои красотки кузины… впервые я видел столько волшебниц! Каждая из них мечтала стать русской императрицей. Своим кокетством они сводили меня с ума… Я жил в знаменитом замке Сан-Суси, где когда-то разгуливал великий король Фридрих со своим гостем Вольтером. Этот мрачный мудрец-король, склонный к содомскому греху, не был моим героем…
Потом была Вена… Дом князя Меттерниха. Я много слышал о том, что он был не только самым хитроумным врагом Бонапарта, но и первостатейным Дон Жуаном… Дом его – сплошной соблазн… Вот уж поистине цветник. О, эти похожие на розы австрийские принцессы! Мы играли в «смелые фанты». И мне не забыть, как они восторженно подставляли губки. Меттерних много рассказывал о Бонапарте, но я плохо слушал (о чем нынче жалею)… Несмотря на краткость пребывания, я умудрился несколько раз серьезно влюбиться… И несчастный старый Жуковский тоже. Он даже написал несколько од в честь прелестниц…. Но подлинная любовь поджидала меня в Германии – в маленьком герцогстве Дармштадт. Это случилось во время ужина со скучнейшим герцогом Людвигом… Раскрылась дверь – и вошла моя будущая жена. Принцесса Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария… Ей было пятнадцать лет… Как она была чиста, как невинна! Ее глаза… лазоревые глаза, так напомнившие мне дорогие глаза матери… Я влюбился бесповоротно… Она читала наизусть Шиллера – к восторгу Жуковского, тотчас написавшего оду и в ее честь. Уже вечером я писал папа?: «Она понравилась мне с первого взгляда… Если Вы позволите мне, дорогой папа, после Англии я снова вернусь в Дармштадт».
Но впереди была Англия, откуда… ах, как трудно оказалось вернуться!
Королева Виктория!.. Ей было двадцать, и ее крестил мой дядя, Александр Первый. Нас бросило друг к другу…
Уже через пять минут я говорил с ней без умолку – это первый признак моей влюбленности. Я рассказал ей, как во время путешествия по России стоял на том самом месте, где переправился Бонапарт, и думал о том, как проходит мирская слава. Я хотел спросить о модном тогда слухе, будто Наполеон был отравлен англичанами… Но не посмел, чтобы не дай Бог не обидеть ее!
Она каким-то чутьем поняла вопрос и с негодованием отвергла этот слух.
Но спросила меня сама… о другом слухе, будоражившем воображение наших европейских родственников: правда ли, что победитель Наполеона Государь Александр Павлович не умер, но тайно ушел в Сибирь простым отшельником?
Я начал говорить, что это пустая болтовня, но она прервала меня:
– Только не смейте убивать скучной правдой эту прекраснейшую легенду.
И в ее дивных глазах были слезы…
И тогда я рассказал ей, как бесконечно печален был Победитель Бонапарта перед смертью…
Потом мы читали Гете. Я читал наизусть, а она подхватывала концы строчек.
И глаза мои говорили: «Как ты нежна… можешь ли ты полюбить меня? Потому что я уже тебя люблю!»
«Могу… еще как могу!» – отвечали её невинные глаза.
Она, конечно, понимала, что наш брак невозможен. Ведь, став ее мужем, я потерял бы права на русский престол. Но она не хотела отпустить меня…
Через два дня – бал в Букингемском дворце. Никогда не забыть этот бал…
И она сказала своей любимой фрейлине: «Русский принц – первый мужчина, которого я полюбила…» И
