Возвращался я в карете Черевина. Он был пьян и доволен, хлопал меня по плечу.
– Ах ты, ловкий какой, князь! Просто находка! И она, по-моему, очень довольна тобой. Она у нас – голова!
Оказывается, Её Императорское Высочество уже объявила Цесаревичу, что я премилый, воспитанный молодой человек. Так, не произнеся с Цесаревичем ни слова, я стал своим в Аничковом дворце.
Притом с первой встречи Цесаревич отчего-то меня недолюбливал (как и я его), но показать никогда не смел – я был креатурой любимой жены, а значит, «наш»!
Что можно сказать о Цесаревиче? Умнейшему Победоносцеву не составило большого труда создать из него то, что он задумал. Как Бисмарк дал ощущение великой миссии германскому королю Вильгельму, этой воплощенной посредственности, так и Победоносцев подарил этому среднему человеку величие миссии Спасителя самодержавия в России. Вождя партии ненавистников реформ, мечтающих вернуться к заветам предков, к благословенному времени порядка – эпохе Николая Первого…
Эта партия особенно нравилась Минни. Она смертельно боялась того, о чем уже шептался двор. Она боялась смерти Императрицы и последующих событий. Тогда Император мог жениться
На следующую ночь появилась Сонечка. Я как раз вернулся из Гатчины, был первый час… Я прошел в кабинет, зажег свечи, когда за окном возникла ее головка. Подойдя к окну, увидел – она стояла на его плечах. Снизу на меня смотрели борода и усмехающиеся глаза. Видно, оба прятались в парке, ждали, когда у меня зажжется свет.
Я открыл окно.
– Послезавтра ты должен выехать поездом в Липецк. Там мы все собираемся, – прошептала она и исчезла. Точнее, гигант взял ее в охапку, и они вдвоем скрылись в зелени сада.
На следующий день я проснулся рано. Не успел позавтракать, как… пришел жандарм от Кириллова. Страх, опять цепенящий страх… Бежать! Плюнуть на все! Нет – идти! Если начал игру… Стыдно! Стыдно!.. Я бегал по комнате, разговаривал сам с собой, когда вошла таиландка.
– Господин совсем забыл обо мне…
– Что тебе?
– Может быть, я надоела господину?
– Да, я хочу отправить тебя на родину, – вырвалось у меня.
Замолчал, ожидал слез, сцен отвергнутой любви – в общем, оперу «Чио-Чио-сан»! Но, к моему изумлению, она как-то деловито спросила:
– Если господин был доволен мной, какие подарки он даст мне? – Это была её самая длинная речь за все время нашего знакомства.
Удивительно! Я был молод, богат, хорош собой, но почему-то со мной всегда легко расставались женщины!
Я выписал ей щедрый чек.
Однако сцена меня несколько успокоила.
И я отправился в столь знакомый дом на Фонтанке более уверенным…
Кириллов встретил меня радостно.
– А вы оказались ловки, сударь… Поздравляю!
Он уже знал, что я
Я обнаглел:
– Завтра я уезжаю…
Вопросительный взгляд Кириллова.
Я пояснил:
– Покупаю землю на юге. Когда-то тетушка была третьей среди землевладельцев – только граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков да графы Орловы-Давыдовы были покрупнее… Теперь мне до них не дотянуться. Так что землицу покупать нужно… Уверяю вас, скоро земля будет сильно дорожать, потому и вам советую…
Возвращаясь от Кириллова, все думал: «Не знает!»
Но этого не может быть! Наверняка среди моих лакеев – его агенты…
Я приехал в Липецк – маленький зеленый провинциальный городишко. Он был известен своими целебными грязями. Здесь находился курорт, основанный еще во времена Императора Александра Первого, оттого в Липецке привыкли к приезжим.
Но прибывавшие атлетически сложенные молодые люди мало походили на больных. Несусветная глупость – выбрать этот курорт для встречи…
Я вынужден был жить в той же гостинице, что и они (другой в городе не нашлось), и наблюдал, как один за другим они появлялись.
…Среди них были мой знакомец Ангел Мести – Баранников и, конечно, гигант с темной бородой и богатырским сложением – любовник Сонечки Андрей Желябов. Сонечку я не встречал…
Подъехал и другой мой знакомец – Александр Михайлов. Сей Робеспьер правил бал, он был главным.
Я все ждал, что мне встретится другая
Баранникова сопровождала какая-то девица, его гражданская жена, оказавшаяся здесь единственной дамой…
Утром, плотно поев в гостинице – к изумлению официантов, отвыкших от здоровых желудков, – приехавшие молодые люди бродили по городу. Они вызывающе выделялись на фоне пожилых господ, прибывших на лечение. И если здесь были агенты (а они были, как я знал, повсюду), им следовало обеспокоиться.
Наконец все собрались – я насчитал одиннадцать человек. И они начали выезжать за город – обсуждать будущие действия. Лакеям в гостинице говорили, что едут на пикники. Для правдоподобности посылали лакеев за снедью… И опять все это должно было казаться подозрительным – пышущие здоровьем молодые люди, проводящие время на пикниках и запасающиеся провизией, совсем не подходящей для желудочных больных. А главное – это были весьма странные пикники, ведь на них выезжал десяток молодых жеребцов и всего одна дама!
Они походили на детей, играющих в очень взрослые игры… Кириллов должен был узнать. В том числе обо мне.
Это была игра с огнем.
И вот наступил мой день. Утром ко мне пришел улыбчивый Александр Михайлов, а с ним – тот страстный еврей, парижский знакомый с всклокоченными волосами, помешанный на терроре убийца харьковского губернатора. Его звали Григорий Гольденберг.
Напомнив мне о парижской встрече, Гольденберг угрожающе спросил:
– Вы готовы сегодня передать нам чек?
– Совершенно верно, милостивые государи. Остается только узнать, на какое дело.
Ответил Михайлов резко и деловито, что так не вязалось с его добродушнейшим лицом:
– Завтра, сударь, состоится главное заседание. И вы его увидите. Не все заседание, но основную часть. Она даст вам возможность исчерпывающе понять, куда пойдут ваши деньги…
– На террор! – не выдержал Гольденберг. – На террор против подлой Власти… Бац бомбой – и нету мерзавца!
Наступило молчание.
– Вы и теперь готовы дать чек? – спросил Михайлов.
– Да…
– Ну что ж, остальные подробности услышите завтра, – кивнул он.
Гольденберг истерически засмеялся – он был в ажитации.
