попросил приставить к Гольденбергу опытнейшего следователя. Кириллов выделил мне своего заместителя… – (Это, конечно же, был лже-Кириллов.) – Я велел докладывать ежедневно ход дела. В первый же день Гольденберг произнес целую речь о великих и благородных целях партии и о том, что их ждет неминуемая победа… Предложение следователя было простое – высечь его для острастки. Я тотчас сменил этого господина, прислал своего следователя с моим планом действий. После того как Гольденберг гордо повторил свою речь о «чистейших сердцем», мой следователь со слезами на глазах обнял его и предложил вдвоем… спасти Россию. Для чего надо было сделать немного – открыть правительству истинные высокие цели его товарищей, описать этих чистых, талантливых деятелей революционной партии… «Какая разумная Власть устоит перед подобным благородством целей? Все дело в нашем общем непонимании друг друга – общем заблуждении! Вы и только вы сможете вывести молодежь России из тьмы террора. Вы и только вы объясните заблудшему правительству необходимость реформ и примирения…» Он начал раздумывать… Я тотчас распорядился носить Гольденбергу еду из хорошего ресторана, и мой лакей прислуживал ему в камере, как очень важному лицу. Я даже велел показать ему несколько камер и предложил выбрать удобнейшую для будущей работы. И он… начал писать! Написал полторы сотни страниц – показаний с именами, адресами, событиями, фактами и характеристиками «благородных, чистейших сердцем»… – Лорис помолчал, потом спросил: – Вы думаете, их арестовали? Ничего подобного! В квартирах никого не оказалось!
– Дал неверные адреса? – засмеялся я.
– Нет, самые верные, – с какой-то издевкой ответил Лорис, – вернее не бывает. Но как только показания поступили к господину Кириллову для проведения арестов, весь список сбежал в тот же день!.. – С прищуром насмешливый взгляд. – Как объяснил мне Кириллов, внутри Третьего отделения находится некто, сообщающий все, что у нас происходит, революционерам… Я решил продолжить работу. И более не поручать аресты Кириллову и Третьему отделению. Я лично побывал в камере у Гольденберга, пожал ему руку. С чистой совестью сказал, что никто не арестован, как мы ему и обещали. Но попросил дать более развернутые характеристики друзей и адреса запасных квартир, коли такие имеются, чтобы Власть поняла масштаб организации. Безумец готов был вновь писать. Но… На следующий день после моего визита странно отравился мой следователь. Кириллов прислал к нему прежнего своего… Тот допросов не вел – по моему запрету. Он вывел Гольденберга на прогулку. И, как показал сопровождавший жандарм, во время прогулки бедный Гольденберг сказал ему: «К вечеру я закончу первые двадцать фамилий. Надеюсь, вы помните наше условие? Если хоть волос упадет с головы моих товарищей, я себе этого не прощу». И тогда тот ему ответил:
«Уж не знаю, как насчет волос, а то, что голов много слетит, – это вам обещаю». Гольденберг побледнел и больше не произнес ни слова. Он вернулся после прогулки в камеру. В его камере была печка, рядом с ней лежала вязанка дров, что запрещено законом для обычных арестованных. Но ему – как знак доверия – разрешалось… Он вытянул веревку из вязанки, поднялся на табуреточку, за отдушник аккуратно веревочку зацепил и повесился. Как вы это все объясните?
– А как Его Превосходительство объяснил?
Лорис усмехнулся:
– Как и должно было объяснить – излишней ненавистью своего помощника к революционерам… и простодушной глупостью.
Я молчал.
– Попробуем подытожить. Первое. Когда вы сообщили им о Гольденберге с динамитом, что надо было сделать, по-вашему? Правильно – изменить маршрут Государя. Но это сделано не было. Второе. Оказывается, в Департаменте знали о готовящемся взрыве в столовой и тоже ничего не сделали. Наконец, третье – убивают осведомительницу, причем в тот момент, когда она выяснила личность опаснейшего преступника, который передает сведения революционерам. И вот сейчас вы узнали от меня, что Гольденберга, переданного вами правосудию и обладавшего ценнейшими сведениями, довели до самоубийства… Вы давно сделали необходимый вывод… – Хитрые армянские глаза уставились в упор. – Кто-то из руководителей Третьего отделения не дает возможности покончить с бандой террористов. Почему? Думаю, ответ один – этот кто-то, возможно, собирается использовать их в своих опаснейших целях… Всё это вы изложите в виде донесения ко мне. Вы ведь первооткрыватель – я не собираюсь отнимать у вас эту честь.
Я долго молчал. Он предлагал мне самоубийство… У моего доноса на Кириллова мог быть один результат – меня убьют, и все. Государь верит и будет продолжать верить Кириллову.
– Я уверен, граф, что Кириллов объяснит Государю… Вывернется, он слишком умен. Да и Цесаревич убрать его не позволит… А Государь очень внимателен к мнению Цесаревича. Если покушение будет удачным, судьба его жены и детей – в руках Наследника. Но главное – после этого письма мне придется уйти из Аничкова дворца…
Лорис задумался.
– Пожалуй, вы правы, ваш глаз там важнее… Хорошо, составьте донесение, и я без вашего имени все сообщу Государю…
– Несчастный Гольденберг… У него есть родственники?
– Да, их не тронут. Я хочу, чтоб вы меня поняли до конца. Я ведь говорил Гольденбергу отчасти правду. Я уверен, что уничтожить террор мы сможем только с помощью раскаявшихся террористов. Но с ними надо долго работать. Возить родственников убитых ими к ним в тюрьму, Евангелие оставлять в камере… Главная польза тюрьмы – понимание истинной шкалы ценностей. В тюрьме радости прерванной молодой жизни становятся так понятны… Сколько можно было бы сделать, если бы не… Но главное – становится понятным Евангелие, то есть любовь ко всем и прощение. Гольденберг с его психикой, бесстрашием и фанатизмом был готов к этому пониманию, к перевороту в душе… Именно такие Гольденберги смогут убедить своих товарищей в том, что террор надо уничтожить нынче. Не дай Бог он перейдет в следующий век… Наука развивается – кто знает, какие средства уничтожения еще придумает человек… – И, резко поменяв тему, генерал продолжил совсем светски: – Государь искренне заверил Цесаревича, что все будет по закону – он Наследник. Но законы даются у нас Государями и ими же отменяются. И если сегодня новая супруга Государя согласна на скромный титул Светлейшей, то завтра… Я уже отправил в архив своего человека… Дело в том, что бывшая служанка, жена Петра Великого была объявлена Императрицей после брака. И ее дети, рожденные до брака, получили все права августейших детей. И меня очень интересует, как все это происходило, каков был церемониал… Надеюсь, вы поняли: если мы покончим с террором, нас ждет новая Императрица. И новый Цесаревич. В Аничковом это хорошо понимают. Боюсь, окружение Цесаревича начнет сейчас
В это время тихо и тайно Государь отдал важнейшее распоряжение, которое будет иметь самые неожиданные последствия…
Как я узнал, дело происходило так. На следующий день после нашего разговора Диктатор отправился к царю. Он начал излагать Императору сведения о подозрительных действиях Кириллова. Однако был прерван… Его Величество насмешливо процитировал слова русского вельможи, которые сообщил ему в детстве Жуковский: «Нам, русским, хлеба не надо. Мы друг дружку едим и тем сыты бываем…»
Лорис уже уходил, когда Государь вдруг как-то задумчиво переспросил:
– Ты хочешь пообедать Кирилловым… Но что мне предлагаешь?
И Лорис сказал:
– Поскольку Третье отделение находится нынче в процессе ликвидации, а новый Департамент полиции только создается, они трудятся весьма плачевно. Посему неплохо бы продублировать их работу.
Государь усмехнулся и согласился. И даже сказал:
– Ценю, мой друг, твою службу и постоянную заботу.
Обнял Лориса и подставил плечо для поцелуя.
Эту секретную структуру, как я узнал потом, Лорис тотчас создал внутри Канцелярии Градоначальника…
