принадлежавшие к иному политическому лагерю, видели залог и знамение божьей помощи, они находили одни лишь сатанинские козни и происки. А поскольку сама подсудимая заявляла, что она действовала по воле «голосов» и видений, то, стало быть, эти «голоса» и видения исходили ни от кого иного, как от дьявола.
Совершенно категорически высказался на этот счет факультет теологии Парижского университета, на экспертизу которого было передано обвинительное заключение по делу Жанны. По мнению столичных богословов, предмет, характер и цель «откровении», а также отвратительные личные качества обвиняемой указывали на то, что «голоса» и видения Жанны представляют собой «ложные, обольстительные и опасные наваждения». Профессора полагали, что духов, наславших эти наваждения и доставивших тем самым столько неприятностей англичанам, звали Белиал, Сатана и Бегемот (Т, I, 361).
Теологи решали вопрос о природе «откровений» Жанны д Арк в полной зависимости от своей политической позиции.
Точно так же подходили они и к оценке личности и поведения девушки. Судьям во что бы то ни стало нужно было обнаружить в поступках подсудимой отклонения от норм христианской морали, ибо, только обнаружив такие отклонения, они получали право говорить о сатанинском источнике «откровений». Обвинение в связи с дьяволом тесно переплеталось с обвинением в ереси.
В каких только грехах не обвиняли Жанну! Она преступила заповедь дочернего послушания, покинув отчий дом без ведома и согласия родителей. Совершила святотатство, осмелившись атаковать ворота Парижа в богородицын день. Нарушила христову заповедь прощения врагам, распорядившись отдать под суд некоего Франке Арраского - предводителя бургундской наемной шайки, взятого французами в плен во время одной из стычек под Компьенем. Пыталась покончить с собой, бросившись с башни Боревуара и т. д. и т.п.
Важнейшей уликой ереси были в глазах судей мужской костюм и прическа Жанны.
«Да не наденет жена мужское платье, а муж - женское; содеявший это, повинен перед господом», - гласила древняя церковная заповедь, подтвержденная многочисленными соборными постановлениями и папскими декретами.
Жанна нарушила ее.
Преступление было налицо. Оно отягощалось упорным нежеланием подсудимой снять богомерзкий костюм. «Названная женщина утверждает, - говорилось в обвинительном заключении, - что она надела, носила и продолжает носить мужской костюм по приказу и воле бога. Она заявляет также, что господу было угодно, чтобы она надела короткий плащ, шапку, куртку, кальсоны и штаны со многими шнурками, а ее волосы были бы подстрижены в кружок над ушами и чтобы она не имела на своем теле ничего, что говорило бы о ее поле, кроме того, что дано ей природой... Она отвергла кроткие просьбы и предложения переодеться в женское платье, заявив, что скорее умрет, нежели расстанется с мужской одеждой» (Т, I, 361).
Парижские эксперты-богословы квалифицировали поведение Жанны как богохульство, нарушение святых заповедей и канонических установлений, заблуждение в вере и пустое тщеславие. Более определенно высказались их коллеги-юристы, члены факультета канонического права: подсудимая - вероотступница и еретичка.
Как будто на сей раз обвинение полностью соответствовало фактам и базировалось на безупречной правовой основе. Надев мужской костюм, Жанна действительно преступила церковный запрет. Но было ли это преступление столь велико, чтобы дать суду бесспорное основание обвинить девушку в ереси? Взглянем на него глазами современников.
Здесь сразу же обнаруживается поразительный факт. Никто, решительно никто, кроме руанских судей и их парижских единомышленников, не считал Жанну вероотступницей и еретичкой из-за того, что она носила мужской костюм. А ведь в этом костюме ее видели десятки тысяч людей. В нем она не только воевала, но и посещала церкви, молилась, исповедовалась, принимала причастие, получала пастырские благословения. Она общалась с множеством священников, но ни разу не слышала от них упрека по поводу неподобающего плат ья.
Больше того. Мужской костюм был на Жанне и тогда, когда она стояла перед комиссией в Пуатье, которая специально выясняла вопрос о соответствии слов и поступков девушки нормам христианской морали. Профессора богословия и знатоки канонического права, входившие в эту комиссию, не нашли в поведении испытуемой ничего предосудительного. Стало быть, и их не смутило столь, казалось бы, явное нарушение канонического запрета.
Отсюда ясно, что этот запрет вовсе не обладал той всеобщей и обязательной силой, которую ему приписывали авторы обвинительного заключения по делу Жанны д Арк и парижские эксперты. Он допускал исключения, и его можно было обойти. По мнению крупнейшего французского теолога того времени Жана Жерсона, этот запрет представлял собой не общеобязательную правовую норму, но этическое правило, главной целью которого было пресечение распутства и разврата. Жанна же надела мужской костюм с богоугодной целью. «Бранить Деву за то, что она носит мужской костюм, - писал Жерсон, - значит рабски следовать текстам Ветхого и Нового заветов, не понимая их духа. Целью запрета была защита целомудрия, а Жанна подобно амазонкам переоделась в мужчину именно для того, чтобы надежнее сохранить свою добродетель и лучше сражаться с врагами отечества. Воздержимся же от придирок к героине из-за такого ничтожного повода, как ее одежда, и восславим в ней доброту господа, который, сделав девственницу освободительницей сего королевства, облек ее слабость силой, от коей нам идет спасение» (Q, III, 305). Это было написано 14 мая 1429 г. - через неделю после освобождения Орлеана.
Мнение Жерсона. разделяли и другие ученые клирики. Так, в частности, адвокаты папского трибунала Теодор де Лелиис и Паоло Понтано, ознакомившись во время подготовки реабилитации Жанны с материалами обвинительного процесса, пришли к заключению, что, надев мужской костюм и отказавшись его снять, Жанна вовсе не нарушила канонического запрета. Напротив, оба юриста усмотрели в этом свидетельство нравственной чистоты девушки, ибо с помощью мужского костюма она защищала свою честь от посягательств со стороны солдат и стражников.
Как видим, и теоретическое богословие, и прикладная юриспруденция не считали ношение неподобающей своему полу одежды безусловным проявлением ереси.
Допросы шли уже четвертую неделю, и организаторы процесса с каждым днем все больше убеждались в том, что следствие-если оно будет идти прежним путем не соберет неопровержимых доказательств вероотступничества подсудимой. «Голоса» и видения, мужской костюм, «дерево фей», «прыжок с башни Боревуара» - всех этих фактов вполне хватило бы для того, чтобы вынести обвинительный приговор в обычном инквизиционном процессе: церковь отправляла «еретиков» на костер на основании еще более скудных улик. Но чтобы убедить общественное мнение в том, что Жанна действительно является еретичкой, этих фактов было явно недостаточно. Суду не хватало безупречных доказательств.
И их создали.
Утром 15 марта в камеру явился следователь трибунала Жан де Лафонтен, который часто замещал на допросах бовеского епископа. Его сопровождали инквизитор и четверо асессоров.
Жанна ждала обычных вопросов - о «голосах», видениях, костюме и т. д. Но вопрос прозвучал неожиданно: «Согласна ли ты передать свои слова и поступки определению нашей святой матери церкви?».
Девушка не сразу поняла, чего от нее хотят. Она попросила уточнить, о каких поступках идет речь. «О любых. Обо всех вообще, - сказали ей. - Желаешь ли ты подчиниться воинствующей церкви?».
Выяснилось, что подсудимая не знает, что такое воинствующая церковь. Ей объяснили: есть церковь торжествующая и церковь воинствующая. Первая - небесная, вторая - земная. Торжествующая церковь - бог, святые и ангелы - правит спасенными душами. Воинствующая церковь - духовенство во главе с папой - борется за спасение душ.
Жанна задумалась. Она догадывалась, что в вопросе о подчинении воинствующей церкви скрыт подвох.
- Я не могу вам сейчас ничего ответить (Т, I, 154, 155).
Следователь не настаивал на немедленном ответе. Он перешел к другим предметам.
