Обсуждение новой ноты Яникоста продолжалось до трех часов ночи. Командир не торопил, хотел, чтобы все высказали свое мнение. Наконец решено было никакого ответа не посылать, а парламентера проводить до пристани, чтобы он поскорее убирался туда, откуда явился.
Утром в воздух поднялись гидропланы интервентов, загремели залпы с их кораблей. Туман еще не совсем рассеялся. Солнце то показывало свой безлучный диск, то скрывалось в ватной пелене. Но на морском горизонте было уже светло. Мы четко видели стоявшие на рейде корабли и вспышки их выстрелов.
Бомбардировка продолжалась недолго, и урон она причинила нам небольшой: было ранено несколько бойцов и убита одна лошадь. А как только стих грохот разрывов, из труб вражеских кораблей повалил густой бурый дым. Увидев это, мы сразу поняли, что греки вслед за французами решили покинуть наши воды.
Первыми взяли курс в море крейсер и миноносцы. За ними тронулись транспорты и вся прочая мелкота. Позади всех тащилась какая-то баржа. Алексей Гончаров на своей флагманской «Пчелке», сопровождаемой двумя другими трофейными катерами, устремился за ней, и на глазах уходивших в море интервентов баржа вынуждена была повернуть назад. Хорловским буржуям, пытавшимся удрать вслед за греками, пришлось вытаскивать на берег свои чемоданы с золотом и разными драгоценностями, которые Таран сдал потом в советскую казну.
Попала в руки партизан и София Богдановна Фальц-Фейн — некоронованная царица Хорлов, Перекопа и всех земель до Аскании-Новы. Во избежание самосуда, который грозил этой ненавистной народу старой злой барыне от рук ее бывших батраков, Таран велел ее арестовать и посадить в караулку при штабе.
Когда конвойные, едва отбившись от наседавшей на них толпы, привели Фальц-Фейншу в отведенное ей помещение, начальник караула Петро Колтун, тоже бывший ее батрак, закричал:
— Ну, чего притащили сюда эту крысу? Караулку поганить?
Старший конвойный стал его урезонивать:
— Ты, я вижу, в политике плохо разбираешься. Командир велел беречь ее. Не иначе как заложницей будет она теперь. Антанта будет с нами об ней торговаться.
— Да на кой черт она им нужна? Станут они из-за нее в такое время переговоры вести! Сам знаешь, как их адмирал Яникоста на нас рассерчал за то, что мы отклонили его ультиматум.
— Нет, ты, друг, не прав. Софка ведь сюда пригласила этих греков. Как же им о своей хозяйке не позаботиться. Да и сын ее Эдуард там где-то у них.
— В расход бы ее, стерву, пустить! — требовали другие караульные.
— Что вы, хлопцы, — возражал конвойный. — За это судить будут. Вы вот распишитесь в получении, а потом что хотите, то и делайте с ней.
— Не буду я расписываться за эту гадюку! — заупрямился Петро Колтун. — Сколько она нам платила за сезон? По восемь — десять целковых, да из них еще рубля по два штрафных удерживала. А приказчики ее, сколько нас угощали плетьми да пинками? К чему ж такую заложницей оставлять? Это чья-то глупая выдумка или кто-нибудь в шутку сказал, а вы, дураки, и поверили… Тьфу — заложница, да у всей Антанты золота не хватит на ее выкуп — уж очень много она из нас высосала. Ее долг далее не сосчитать, настолько он велик. Мало ли людей отправила эта тиранка на казнь и каторгу в пятом году! А помните, как на виноградниках намордники батрачкам надевали, чтобы они виноград не ели?
— Хватит тебе, Петро, счеты с этой барыней сводить. Знаем, что она тебе здорово насолила, да и всем нам не меньше, но не надо, товарищи, пачкаться, имейте уважение к себе, — сказал заглянувший в караулку на шум наш почтенный Степан Задырко, такой же фальц-фейновский батрак, как и все турбаевцы, по человек уже партийный.
В караулке стихло, и Фальц-Фейнша, молча сидевшая на лавке в углу в своих изодранных толпой шелках, осмелела — потребовала разговора с командиром наедине. Таран согласился, сам пошел в караулку. А когда вернулся, плюнул и сказал:
— Вот ведь, гадина, что придумала! Говорит мне: «Я вижу, Прошка, что ты умеешь управляться с людьми, иди служить ко мне — будешь управляющим всеми моими имениями, спасу тебя от петли, а то не минуешь ее, когда вернется порядок».
Несколько дней, пока мы были в Хорлах, Фальц-Фейнша сидела в караулке. Но, когда уходили обратно на Перекоп, Таран не захотел тащить ее с собой — велел выпустить, и вскоре до нас дошел слух, что какие-то конники, прискакавшие в Хорлы после нас, зарубили Софку шашками. Может быть, это были и наши турбаевцы, потихоньку отставшие в пути и вернувшиеся в Хорлы, чтобы свершить суд над своей бывшей барыней: расследованием этого дела тогда никто не занимался — не до того было.
Отряд наш снова занял свои старые позиции на Перекопе рядом с чаплынцами. В конце марта 1919 года на помощь нам подошли советские войска из группы Дыбенко. Общими силами был предпринят штурм укрепленного французскими инженерами перешейка, но не хватало артиллерии и толку не получилось — лишь напрасно жертвы понесли.
Неудачные бои привели Тарана к мысли, что удар с фронта следует подкрепить ударом с тыла, и катер «Пчелка», не доходя до пристани Сарабулат, высадил ночью десант — двенадцать смельчаков во главе с самим Тараном. Уничтожив охрану пристани, партизаны овладели телефоном, и Прокофий Иванович объявил по проводу:
— Я — Таран, командующий Черноморским побережьем, заявляю всем — и вам, белая сволочь, и вам, партизаны, — что многочисленные корабли Красного флота высадили в Крыму мощный десант с сильной артиллерией и к утру здесь от беляков мокрого места не останется — все будут уничтожены, если не сдадутся сейчас же.
В ответ из Бакала загремели тяжелые орудия. Однако снаряды летели не в Сарбулат, а в направлении Перекопа: в панике, не разобрав, где красные, артиллеристы противника стали бить по своим передовым позициям.
— Не верили, что у нас сильная артиллерия, так вот вам доказательство, — сказал Таран, заканчивая разговор по телефону.
С этого и началось наше совместное с Дыбенко наступление. А закончилось оно, как известно, освобождением большей части Крыма: с Перекопа белогвардейцы были отброшены на Керченский полуостров.
КРЕСТЬЯНСКИЙ ПОЛК
Давно уже ветра замели следы, которые, уходя из наших степей, оставили на дорогах немецкие оккупанты, но корабли Антанты все еще качались на черноморских волнах, и это обязывало партизан побережья быть начеку.
В селах Днепровщины бурно росла активность Советов. Крестьяне выходили на первую советскую весеннюю посевную страду.
Между тем справа от нашего уезда, за Днепром, разгуливали кулацкие банды, свирепствовали изменившие Советской власти григорьевцы, а слева надвигались полки Деникина. Весной деникинцы много раз пытались прорвать наш фронт на Керченском полуострове, но им не удавалось выйти на степные просторы Крыма, пока Махно, державший оборону в Приазовье, не открыл белым ворота, предательски сняв свои отряды с позиций. После этого мы вынуждены были отойти из-под Керчи и Феодосии, так как белые выходили нам в тыл.
Дыбенко и его помощники, размахивая маузерами и крича до хрипоты, тщетно пытались восстановить положение. Под давлением превосходящих сил Деникина наш фронт все уходил и уходил на
