Тем временем писарь делал перекличку, и каждую минуту кто-нибудь из толпы кричал:
— Здесь! Здесь!
После проверки войт влез на стул и скомандовал:
— Кто за школу, переходи направо и поднимай руку!
Перешли многие, но значительное большинство осталось на месте. Начальник насупился и приказал опрашивать всех поименно, объявив, что так будет правильнее.
Это очень огорчило Гжелю: он хорошо понимал, что, если мужики будут голосовать каждый отдельно, то никто не решится идти против начальства.
Но ничего уже нельзя было поделать. Помощник писаря начал вызывать по списку, и каждый мужик подходил, а писарь отмечал его фамилию черточкой, если мужик был за школу, или крестиком, если против.
Продолжалось это долго, потому что народу была тьма, а затем объявили результат:
— Двести голосов за школу, восемьдесят против.
Компания Гжели подняла крик:
— Голосовать заново! Жульничают!
— Я сказал 'нет', а он мне черточку поставил! — закричал кто-то, а за ним многие утверждали то же самое. Самые горячие уже стали кричать:
— Не позволим! Изорвать список, изорвать!
К канцелярии в этот момент подъехала коляска помещика, и толпе волей-неволей пришлось отступить в сторону. А начальник, прочтя письмо, поданное ему лакеем, объявил торжественно:
— Так, очень хорошо, значит школа в Липцах будет.
Никто, конечно, и рта не раскрыл, — стояли стеной и смотрели на него.
Он подписал какие-то бумаги и сел в коляску.
Ему смиренно кланялись, но он и не взглянул ни на кого, даже головой не кивнул и, отдав какие-то распоряжения стражникам, уехал.
Некоторое время люди в молчании смотрели ему вслед, потом кто-то из сторонников Гжели сказал:
— Ишь, мягок, хоть к ране его прикладывай! А мигнуть не успеешь, как этот ягненок волком обернется и тебе в горло зубами вцепится.
— Чем же дураков удерживать, как не угрозами?
Гжеля только вздохнул, окинул взглядом толпу и сказал тихо:
— Да, проиграли мы сегодня. Что поделаешь, не умеет еще народ за себя постоять.
— Всего боятся, так нелегко им будет этому научиться.
— И что за человек — даже закон ему нипочем!
— Законы они для нас писали, а не для себя!
Какой-то мужик из Пшиленка подошел к Гжеле.
— Я думал против школы голосовать, да как просверлил он меня глазами, у меня и язык отнялся, а писарь записал, что хотел.
— Да, столько тут жульничества было, что можно бы обжаловать…
— Пойдем в корчму. Будь они прокляты! — выругался Матеуш и, повернувшись лицом к толпе, закричал:
— А знаете, мужики, что вам начальник забыл сказать? Что все вы трусливые псы и бараны. Здорово вы поплатитесь за свою покорность!.. Ну и пусть с вас шкуру дерут. Так вам и надо!
Мужики стали было огрызаться, но их внимание отвлекла проезжавшая бричка, в которой сидел сын органиста, Ясь.
Липецкие тотчас обступили его, и Гжеля рассказал обо всем, Ясь выслушал, потолковал с ними и поехал дальше. А мужики отправились в корчму, и после второй рюмки Матеуш объявил:
— Если хотите знать, во всем виноваты войт и мельник!
— Верно, они всех больше уговаривали да стращали людей, — подтвердил Стах Плошка.
— А коли начальник грозил, значит, он уже что-нибудь знает насчет Роха! — шепотом сказал кто- то.
— Если еще не знает, так донесут ему. Найдутся охотники!
— Где стражники? — с беспокойством спросил Гжеля.
— Пошли как будто в сторону Липец.
Гжеля еще повертелся в корчме и незаметно вышел. Он пошел в Липцы полем, внимательно озираясь по сторонам.
IX
Антек, уходя, все оглядывался на толпу мужиков, как кот, которого отогнали от миски, и раздумывал, не вернуться ли назад. Но, видя, что за ним идут стражники, принял вдруг новое решение. Он по дороге сломал себе крепкий сук и, остановившись у плетня, начал строгать его, исподтишка поглядывая на стражников, которые, как ни старались идти медленнее, скоро поравнялись с ним.
— Куда это, пан старшой? На разведки? — насмешливо спросил Антек.
— По служебным делам, хозяин. А может, нам с вами по дороге? Вместе пойдем, а?
— Душой бы рад, да сдается мне, что дороги у нас разные.
Он торопливо осмотрелся: кругом ни души, но канцелярия еще слишком близко. И он зашагал рядом со стражниками, держась поближе к плетню и зорко следя, чтобы они внезапно не отрезали ему путь.
Старший это заметил и заговорил с ним по-приятельски, горько жалуясь, что у него с самого утра еще крошки во рту не было.
— Для начальника писарь не поскупился сегодня на угощение, так, наверное, и вам оставил кое- какие объедки. Ну, а в деревне не полакомитесь: клецки да капуста для таких панов не еда! — с умыслом насмехался Антек.
Стражник помоложе, здоровенный детина с бегающими глазами, что-то сердито забормотал, но старший не сказал ни слова.
Антек, все еще усмехаясь, прибавил шагу, и стражники насилу за ним поспевали, шагая прямо по лужам и выбоинам. Деревня словно вымерла — солнце пекло так сильно, что люди попрятались, и только изредка кто-нибудь выходил поглядеть на них, да в тени виднелись русые головки детей. Одни собаки провожали их громким лаем.
Старший закурил папиросу и, сплюнув сквозь зубы, начал жаловаться, что ни днем, ни ночью покоя нет, все служба да служба.
— Это верно, нелегко нынче хоть что-нибудь с мужика содрать!
Стражник матерно выругался, а Антек, которому надоела эта осторожная игра, крепче сжал в руке палку и сказал уже совсем вызывающе:
— Что, разве не правда? От вашей службы только и проку, что по деревням собак дразните да у мужика последний грош вытягиваете.
Старший стерпел и это, хотя позеленел от злости и нащупывал шашку. Но когда дошли до крайней избы, он неожиданно напал на Антека и крикнул товарищу:
— Держи его!
Однако они плохо рассчитали: Антек отшвырнул их, как собачонок, отскочил к стене и, по-волчьи оскалив зубы, размахивая палкой, сдавленным, обрывающимся голосом проворчал:
— Ступайте-ка лучше своей дорогой… со мной не сладите… и четверым не поддамся!.. Зубы вам выбью, как псам. Чего пристали? Я ни в чем не виноват. Подраться вам захотелось? Ладно, только сперва наймите подводу для своих костей. Ну-ка, подойди да тронь, попробуй!
Он размахивал палкой и уже кричал во весь голос, готовый драться насмерть. Стражники стояли, как вкопанные, не решаясь напасть на этого рассвирепевшего великана, у которого палка так и свистела в
