Шантарам

— И ты всегда можешь посещать заседания совета — на правах наблюдателя, так сказать, — прибавил Салман. — Что ты на это скажешь?

— Надо перевести мастерскую из подвала Гани в какое-нибудь другое место, — ответил я спокойно. — У меня в этом подвале мурашки будут бегать по коже. Не удивляюсь, что Виллу с Кришной трясет там.

— Без проблем, — засмеялся Санджай, хлопнув ладонью по столу. — Мы и так собирались продать дом, братишка Лин. Этот хрен моржовый Гани приобрел и его, и соседний дом на имя своего шурина. Обычное дело, мы все так поступаем. Но эти домики стоят целые кроры[168]! Это охрененные дворцы, баба. И вот, когда мы настрогали и нарезали этого жирного ублюдка на кусочки, его шурин вдруг закусил удила и заявил, что не хочет предоставлять дома в наше распоряжение, что он обратится к адвокатам и полиции. Пришлось подвесить его над большой бочкой с кислотой, йаар. После этого он стал как шелковый, и ему уже не терпелось отдать нам эти дома. Мы послали Фарида подписать все необходимые бумаги. Но Фарид был вне себя оттого, что этот ублюдок выказал нам неуважение и заставил его возиться с этой бочкой. Фарид любит, чтобы все делалось в простоте, без ненужных сложностей. А развлечения с подвешиванием шуринов над бочками с кислотой ему не по нутру. Как он отозвался об этом, Салман?

— Он сказал, что это безвкусно.

— Вот-вот. Без всякого, на фиг, вкуса. Фарид любит, чтобы к нему относились уважительно, а нет — готов пристрелить обидчика на месте без лишних слов. Короче, Фарид разгневался на этого ублюдка за его несговорчивость и заставил его подписать бумагу, что он отдает нам и свой собственный дом. Так что в результате этот шурин ничего не получил, а у нас теперь три дома на продажу вместо одного.

— В этих разборках с недвижимостью всегда сплошная нервотрепка и море крови, — заключил Салман, криво усмехнувшись. — Надо поскорее взять это дело в свои руки. Мы собираемся приобрести одно из больших агентств. Фарид займется этим. А где ты хотел бы работать, Лин, если не в особняке Гани?

— Хорошо бы в Тардео. Где-нибудь недалеко от Хаджи Али.

— А почему именно в Тардео? — спросил Санджай.

— Я люблю этот район, там чисто и… спокойно. И потом, мне очень нравится мечеть. Она, можно сказать, будит во мне сентиментальные чувства.

— Тхик хайн[169], Лин, — согласился Салман. — Дам поручение Фариду подыскать что-нибудь подходящее. Какие еще будут пожелания?

— Мне нужны будут два курьера — парни, которым я мог бы доверять. У меня есть двое на примете.

— Что за парни? — спросил Санджай.

— Вы их не знаете. Они не из мафии. Но на них можно положиться. Их зовут Джонни Сигар и Кишор. Я им доверяю целиком и полностью.

Санджай и Салман обменялись взглядом и посмотрели на Назира. Тот кивнул.

— Решено, — сказал Салман. — Что еще?

— Только одно. Я хочу, чтобы моя связь с советом осуществлялась через Назира. Если возникнут какие-либо проблемы, я хочу прежде всего обговорить их с Назиром.

Назир опять кивнул, и в глубине его глаз промелькнуло некое подобие улыбки.

Я обменялся со всеми троими рукопожатием, скрепляя наш уговор. Они проделали это с такой торжественностью, что мне стало смешно. В том, что они отнеслись к этому с необычайной серьезностью, а я с трудом сдержал крамольную улыбку, проявилось принципиальное различие между нами. Как бы мне ни нравились Салман, Санджай и другие, не говоря уже о Назире, которого я полюбил и которому был обязан жизнью, — для меня мафия была средством достижения цели, а никак не наоборот. Для них же мафия была семьей, неразрывно связывавшей их друг с другом каждую минуту их жизни вплоть до последнего вздоха. Значительность, с которой они обменивались рукопожатиями и взглядами, подчеркивала их взаимные родственные обязательства. Со мной было не так, и я знал, что они это понимают. Они приняли меня в свой круг и работали вместе со мной, белым чужеземцем, чокнутым горой, который пошел на войну вместе с Абдель Кадер Ханом, но они полагали, что рано или поздно я покину их и вернусь в свой мир, к своим близким.

Сам-то я не верил, что вернусь домой, я сжег за собой мосты. И с какой бы иронией я ни воспринимал эту церемонию моего посвящения, она в самом деле формально включала меня в ряды профессиональных преступников. До этого момента я совершал все преступления, находясь на службе у Кадер Хана. И хотя постороннему человеку это понять трудно, я могу со всей искренностью сказать, что в определенном смысле я совершал их из любви к нему. Конечно, прежде всего я вступил в мафию ради собственной безопасности, но, помимо всех прочих соображений, также и ради отцовской любви, которую я надеялся найти в нем. Когда Кадера не стало, я мог бы порвать с мафией, уехать куда-нибудь, заняться чем-либо другим. Но я не сделал этого. Я связал свою судьбу с ними и вступил в криминальное братство исключительно ради денег, власти и защиты, которые оно давало.

Добывая себе средства преступлениями, я был занят по горло, и благодаря этому мне в основном удавалось скрывать свои чувства от собственного сердца, догадывавшегося о них. После того вечера в «Мокамбо» все закрутилось очень быстро. В течение недели Фарид подыскал новое помещение для мастерской — двухэтажный особняк в двух шагах от плавающей мечети Хаджи Али, где прежде хранился архив одного из отделений бомбейского муниципалитета. Муниципалитет переехал в новое, современное и более просторное здание, выставив на продажу вместе с особняком всю старую мебель — скамейки, письменные столы, полки и шкафы для хранения документов. Все это годилось для нашей мастерской, и под моим руководством целая бригада рабочих наводила в помещениях чистоту и порядок и передвигала мебель, чтобы освободить место для нашего оборудования.

Как-то поздним вечером мы погрузили все наши станки и смотровые столы на крытый грузовик и перевезли их под покровом темноты на новое место. Когда грузовик остановился у двойных дверей главного входа, улица была необычайно пустынна, а вдали слышался звон колоколов и сигнал пожарной тревоги.

— Похоже, где-то большой пожар, — заметил я Санджаю, стоя рядом с разгружавшейся машиной. Тот в ответ весело рассмеялся.

— Это Фарид развлекается, — объяснил мне Салман. — Мы поручили ему устроить пожар, чтобы он отвлек людей и они не наблюдали бы за нашими перемещениями. Потому-то здесь такая пустота. Все побежали глазеть на пожар.

— А поджег он не что-нибудь, а конкурирующую с нами компанию, — смеялся Санджай. — Теперь наше агентство по недвижимости займет прочное место в городе, — нашему основному конкуренту после сегодняшнего пожара придется прикрыть свою лавочку. Мы начнем свою работу завтра же недалеко отсюда. А ты со своими вещичками можешь спокойно въехать в этот особняк, не привлекая лишнего внимания. Так что Фарид одной спичкой убил сразу двух зайцев, на?

И вот под колокольный звон и завывание сирен в километре от нас, где огонь подсвечивал полночное небо, рабочие перетащили все наше оборудование в новое помещение, и Виллу с Кришной почти сразу же приступили к работе.

За те месяцы, что я отсутствовал, Гани по моему совету занялся расширением ассортимента выпускаемой нами продукции и включил в него всевозможные сертификаты, допуски, дипломы, лицензии, аккредитивы, пропуска и прочие документы. Это была стремительно развивающаяся отрасль развивающейся экономики Бомбея, и зачастую мы работали до утра, чтобы удовлетворить спрос. При этом наш бизнес сам себя подпитывал: по мере того, как лицензионные органы и прочие организации в борьбе с нашими подделками изощрялись в усложнении своей документации, мы за дополнительную плату тут же подделывали внесенные исправления.

— Это похоже на состязания Красной Королевы, — заметил я как-то Салману после того, как наша новая мастерская проработала в хорошем темпе шесть месяцев.

— Лал ка Рани? — переспросил он. — Красной Королевы?

— Ну да. Или на вечную борьбу между болезнетворными микроорганизмами и их хозяевами, человеческими телами. Я читал об этом, когда работал в клинике в джхопадпатти. Наши тела и вирусы,