История естествознания в эпоху эллинизма и Римской империи

немедленно рассеивается.

Вопреки мнению Демокрита, полагавшего, что атомы души и тела численно равны и чередуются друг с другом (подобно ионам кристаллической решетки, сказали бы мы), Лукреций утверждает, что атомы души не столь многочисленны и распределены но телу реже. Расстояние между двумя соседними атомами души соответствует минимальной величине предмета, прикосновение которого еще ощущается нашим телом.

Важнейший тезис эпикуреизма, доказываемый Лукрецием с помощью ряда аргументов, состоит в том, что дух и душа смертны; составляющие их атомы разлетаются в пространстве одновременно с гибелью тела. Сказки о бессмертии души и о существовании загробного мира внушают людям страх перед смертью. Смерти бояться не следует, ибо смерть — чистое небытие, ожидающее каждого из нас. Не все ли равно, когда она наступит — сейчас или позже? Нет смысла цепляться за жизнь и молить о ее продлении, ибо беспредельная длительность смерти одинакова для всех.

Сколько угодно прожить поколений поэтому можешь,
Все таки вечная смерть непременно тебя ожидает.
В небытии пребывать суждено одинаково долго
Тем, кто конец положил своей жизни сегодня, и также
Тем, кто скончался ужо па месяцы раньше и годы
(III,  1090–1094).

Этими строками, исполненными спокойной резиньяции, заканчивается третья книга поэмы Лукреция.

Четвертая книга посвящена в основном проблеме чувственных восприятий. После краткого вступления Лукреций излагает знаменитую теорию образов или призраков (imagines или simulacra по- латыни, είδωλα или τύποι у Эпикура). Сама по себе теория эта не была оригинальным изобретением Эпикура; как свидетельствуют все древние авторитеты, она была целиком заимствована у Левкиппа и Демокрита. Но у Лукреция в качестве вывода из этой теории мы находим чисто эпикурейскую идею о безошибочности чувств. Чувства не могут давать ложных свидетельств об окружающем нас мир; во всех ошибках и заблуждениях повинны не чувства, а разум. Наряду со зрением рассматриваются другие источники ощущений — слух, вкус, обоняние. Дается объяснение сновидениям.

Завершается четвертая книга поразительным по своей эмоциональности рассуждением о чувстве любви. Любовь для Лукреция — «безумье и тяжкое горе»; он пишет о ней с неприкрытой ненавистью. Этот пассаж поэмы был, видимо, продиктован глубоко личными и не очень счастливыми переживаниями автора.

Пятая книга представляет для нас особый интерес, поскольку в ней речь идет о различных аспектах атомистической космогонии. Тезис о смертности нашего мира и всего, что в нем содержится, формулируется в строках, исполненных торжественного величия:

Прежде всего, посмотри на моря, на земли и небо;
Все эти три естества, три тела отдельные, Меммий,
Три столь различные формы и три основные сплетенья
Сгинут в какой-нибудь день, и стоявшая долгие годы
Рухнет громада тогда, и погибнет строение мира
(V, 92–96).

А поскольку мир и все ого части смертны, то они не могут обладать божественной природой. Обожествление Земли, Солнца, Луны и прочих небесных светил относится, по мнению Лукреция, к числу нелепейших предрассудков. Все светила возникли естественным путем и когда-нибудь погибнут. Далее излагается космогоническая концепция Эпикура, основные положения которой восходят к Левкиппу и Демокриту. Однако в некоторых деталях она отходит от учения основоположников атомистики. Более того, у Эпикура, который подчеркивал, что «при познании небесных явлений… нет никакой другой цели, кроме безмятежности (αταραξία)» [350], имеются утверждения, повторяемые Лукрецием, которые даже древним философам должны были показаться архаичными и антинаучными. Так, например, Эпикур (а вслед за ним Лукреций) полагал, что размеры Солнца и Луны не могут существенно отличаться от тех, какими они нам кажутся (из досократиков разве только один Гераклит высказывал подобные взгляды) [351]. Как писал по этому поводу Цицерон, «Демокрит, как человек образованный и знаток геометрии, считает Солнце имеющим большую величину, а Эпикуру оно кажется, может быть, с фут величиною, потому что он думает, что оно таково, каким кажется, и разве только немногим больше или меньше»[352]. Эта несуразная точка зрения находилась в противоречии со всеми данными тогдашней астрономии, однако она соответствовала принципиальной установке Эпикура о том, что чувственные восприятия не могут нас обманывать. Землю Эпикур и его последователи считали чем-то вроде плоской лепешки, находящейся в центре сферы, объемлющей наш мир (напомним, что, согласно учению атомистов, таких миров может быть бесконечное множество). В этом вопросе их воззрения не отличались от взглядов Левкинпа и Демокрита. Но уже в эпоху Эпикура эти взгляды были безнадежно устаревшими. Со времени Платона и Аристотеля в греческой науке окончательно утвердилось представление о сферической форме Земли, а в III в. до н. э., т. е. почти за два столетия до Лукреция, Эраросфен с большой точностью определил длину окружности земного шара. Но эти результаты просто игнорировались эпикурейской школой.

По отношению к небесным явлениям Эпикур придерживался своеобразной плюралистической позиции. Он полагал, что каждое из этих явлений может объясняться различным образом, причем все эти объяснения в принципе равноправны, ибо истинной причины нам знать не дано. В письме к Пифоклу он обосновывает эту позицию тем, что только она дает нам подлинную безмятежность; в связи с этим он призывает не бояться «рабских хитросплетений астрономов»[353] .

Эта точка зрения принимается и Лукрецием. Так, например, для объяснения фаз Луны Лукреций считает одинаково допустимыми следующие гипотезы: 1. Луна заимствует свой свет от Солнца, и в зависимости от ее положения по отношению к Солнцу и к нам мы видим освещенными различные части лунного диска.

2. Луна обладает собственным светом. При таком допущении возможно: а) что вместе с ней вращается темное, не видимое нами тело, которое заслоняет то одну, то другую часть лунного диска; б) что светится только одна половина Луны, но Луна поворачивается к нам то той, то другой стороной.

3. Каждый день рождается новая Луна, имеющая различную форму.

Мы знаем, что только первая из этих гипотез верна. Знали это и греческие астрономы, современники Эпикура и Лукреция. Но Эпикур и его последователи обладали удивительной способностью не замечать достижений современной им науки. Частично это можно объяснить полным невежеством эпикурейцев в области математических дисциплин. Так или иначе, эта установка эпикурейцев явилась одной из причин, по которой эпикурейская философия находила мало сторонников среди наиболее образованных кругов эллинистического и римского общества (см. приведенное выше замечание Цицерона), а в дальнейшем вообще потеряла всякое влияние. Поэму Лукреция охотно читали и даже восхищались ею, но это отнюдь не