И даже близость к вершинам власти, и прошлые заслуги, и работа на немалых должностях в тайной полиции — все это до 1917 года не давало гарантию от расследования, суда и тюрьмы. В конце 1916 — начале 1917 года газеты широко освещали крупный коррупционный скандал: так называемое дело Манасевича-Мануйлова, дружившего с Распутиным [107, Книга 2, гл. 22, с. 121–123]. В 1915 году И. Ф. Манасевич-Мануйлов был личным информатором товарища министра внутренних дел С. П. Белецкого, осведомителем следственной комиссии генерала Н. С. Батюшина и одним из близких к Распутину людей. В конце того же года был причислен к Министерству внутренних дел, а после назначения в январе 1916 года Б. В. Штюрмера Председателем Совета министров откомандирован в его распоряжение. Карьера его дала трещину после отставки Штюрмера (который планировал назначить Манасевича-Мануйлова заведующим Заграничной агентурой Департамента полиции). Но вместо Парижа осенью 1916 года Иван Федорович попал в тюрьму. Петроградским окружным судом 13–18 февраля 1917 года по обвинению в шантаже товарища директора Московского соединенного банка И. Хвостова Манасевич был признан виновным в мошенничестве и приговорен к лишению всех особых прав и преимуществ и к заключению на полтора года, — но уже 27 февраля 1917 года был в числе прочих заключенных освобожден «революционерами Февраля» из Литовского замка [54].
Единственным случаем, когда попавший под следствие коррупционер был защищен из личных (по одной из версий) интересов Царской семьи (Александры Феодоровны) было дело банкира Д. Л. Рубинштейна [55]: он занимался финансовыми махинациями, пытаясь использовать свою близость к Г. Е. Распутину. Знакомство их длилось всего несколько месяцев, и в феврале или в марте 1916 года Распутин запретил принимать Рубинштейна, после чего (10 июля 1916 года) последний был арестован по подозрению в пособничестве неприятелю и выслан в Псков. Его деятельность стала предметом расследования специально созданной для этого комиссии генерала Н. С. Батюшина. Рубинштейну инкриминировались: продажа русских процентных ценных бумаг, находившихся в Германии, через нейтральные страны во Францию; продажа акций общества «Якорь» германским предпринимателям; взимание высоких комиссионных за сделки по русским заказам, выполнявшимся за границей, и прочее — неизвестно, что из этих обвинений было доказано следствием. По утверждению генерал-лейтенанта П. Г. Курлова, Рубинштейн вообще просидел пять месяцев в тюрьме «без всяких оснований» [57]. В сентябре 1916 года Александра Федоровна настаивала на ссылке Рубинштейна в Сибирь; и только позднее Императрица ходатайствовала перед супругом о смягчении участи Рубинштейна — ввиду его тяжелой болезни [84, с. 619]. По настоянию Александры Федоровны он был освобожден 6 декабря 1916 года. По одной из версий, ее заступничество объяснялось тем, что через Рубинштейна она тайно передавала в Германию деньги своим обнищавшим немецким родственникам [103, с. 395–396], которые были лишены Вильгельмом II с начала войны всех источников дохода. Версия передачи Императорицей денег немецким родственникам осталась недоказанной ни Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства, ни впоследствии большевиками [65]. По некоторым сведениям, после Октябрьской революции Рубинштейн перебрался в Стокгольм и стал финансовым агентом большевиков. В 1922 году Рубинштейн проходил в делах немецкой полиции, которая зарегистрировала его контакты с большевистской делегацией в Германии. Причем его имя проходило рядом с именем бывшего заводчика А. И. Путилова и большевика Л. Б. Красина [83].
Многочисленные обвинения в коррупции членов царского правительства в дальнейшем не нашли никакого документального подтверждения, хотя Временное правительство приложило немало усилий для поиска доказательств, и именно этим занималась Чрезвычайная следственная комиссия (ЧСК) Временного правительства. К лету 1917 года члены комиссии констатировали, что не находят в действиях подследственных никакого состава преступления, а когда председатель комиссии (Муравьев) пытался их заставить изменить свое мнение, некоторые из них — в частности Руднев — подали в отставку. Летом 1917 года Керенский был вынужден признать, что «в действиях Николая II и его супруги не нашлось состава преступления». То же самое Керенский подтвердил английскому послу Бьюкенену. Не смогла ЧСК предъявить обвинений в коррупции и бывшим царским министрам, главноуправляющим и прочим высшим должностным лицам как гражданского, так и военного и морского ведомств [51, 65].
Итоговые данные по росту главного рассадника коррупции, чиновничества в Российской империи таковы: на 1 тысячу жителей страны чиновников было: в конце XVII века — 0,39; XVIII — 0,57; в 1857 году — 2; в 1880 — 1,4; в 1897 — 1,24; в 1913 — 1,63 [56].
В СССР чиновников стало больше по сравнению с дореволюционными временами во много раз, с самого начала образования СССР: на 1 тыс. жителей в 1922 году их было 5,2 (для сравнения — в 1913. — 1,63); в 1928 — 6,9; в 1940 — 9,5; в 1950 — 10,2; в 1985 — 8,7 [57].
В последние годы, когда коррупция в России стала системной, когда объем «откатов» и взяток сравним с бюджетом страны (!), и в коррупционном рейтинге из 180 стран Россия скатилась почти на самое дно (где-то около 140-го места), нередко можно услышать, что в России так было всегда: мол, корни коррупции и взяток идут из царской России, и только при Сталине она была почти изжита. На самом деле это лукавые мифы, выгодные нынешним властям. О коррупции, пронизавшей всю сталинскую судебную систему по уголовным делам, и о трех закрытых судебных процессах 1948–1949 гг. дважды писал журнал «Коммерсантъ-Власть» [58]. Ниже привожу выдержки из этих статей.
Один из мифов сталинизма — миф о честных судах. На самом деле взятки и коррупция в милиции, в судах и даже в ЧК были с самого начала советской власти по всей системе, снизу доверху.
Итак, что можно сказать о 1920-х годах…
