Опять явились те четверо, принесли с собой в квартиру разных запахов. От Красавчика слегка воняло псиной, от Мирской – слишком сильно духами, от Малыша… Сразу видно – весь день сегодня работал, пропитался чужим счастьем и отчаянием, надеждами и тоской. А еще тем прогорклым воздухом, который висит над центром Москвы, подобно пару над отчаянно кипящей кастрюлей. Цирля чихнула, начала выщипывать из левого крыла остро торчащее перо. Увлеклась, не стала принюхиваться к Студентке. Что с недавно перелинявшей взять? Там молодостью пахнет, ожиданием чуда. Это никаким парфюмом и табаком не перешибешь. Тем более что Студентка некурящая. Бережет внешность и легкие. А нервы не бережет, дергается от фраз Старого – колючих, сухих, но, кажется, справедливых.
– Думаешь, Озерная не догадается, откуда у этих пуговиц ноги растут? Почему я про них только сейчас услышал?
– Так вы в Витебске были, там роуминг зверский, она вам дозвониться не могла!
– Афанасий! У меня твои рыцарские порывы уже вот где сидят! Я не тебя спрашивал, а…
– Савва Севастьянович, мне жаль, что так получилось. Я, видимо, действовала на автопилоте. Блузка лежала на тумбочке, мешала осматр… обыскивать, я ее перевесила. А когда клала на место, то машинально поправила пуговицы.
– Чего ж ты тогда генеральную уборку у Озерной не устроила, если вот так машинально?
– Извините.
– Толку теперь от твоих извинений. Афанасий! Ты мне скажи, что там с корнями и прочей ботвой? Где вторая партия вещей?
– Мы с Дуськой на сегодня договаривались, я после обеда заскочить хотел…
– Успешно заскочил, я так понимаю?
– Вы же сами знаете, что нет…
– Ты не поверишь, я даже знаю, почему… Опять у тебя все пошло псу под хвост!
– А с хвостом тогда, кстати, забойно вышло. Фонь, ты Дуську на мобильник не снимал? Я бы посмотрел!
– Рость, а толку снимать, раз мирская техника ведьмовство не фиксирует?
– Оно и к лучшему. Так что у тебя, Фоня, с аргументами? Нашел, чего искал?
– Сав-Стьяныч, если бы я нашел, то не сидел бы тут, как кум на поминках, верите?
– Верю. С января месяца аргумент найти не можем!
– Если он в природе существует, этот аргумент. Вы, Сав-Стьяныч, меня, конечно, извините, но на кой шут нам искать черную кошку в темной комнате, если этой кошки там отродясь не бывало?
– Логично, кстати.
– Афанасий Макарович, я согласна! При всем моем отношении к вашей организации, кажется, что смысла в дальнейших поисках…
– Да была там эта кошка, Афанасий! В смысле – был у Ирины аргумент, и причем не один. Я тебе не мальчик, чтобы налево-направо на камнях клясться, поэтому так скажу. А ты можешь верить или не верить. К остальным это тоже относится, мадам и месье.
– Вот спасибо-то большое. Я, наверное, без камней обойдусь, поверю на слово.
– А что, Сонечка, у вас с собой опять камушки имеются? Что на этот раз? Снова рубин?
– Ну вы же, Афанасий Макарович, с собой «зиг-зауэр» носите?
– Попробую объяснить. Как минимум двое из вас хорошо помнят реалии восемнадцатого года и значение слова «реквизировать». А барышни, я предположу, читали «Двенадцать стульев» и помнят, по какой причине мадам Петухова спрятала свои цацки в стуле.
– Я кино смотрела, не помню, в чем там дело…
– Чтобы при обыске не нашли и не конфисковали в пользу Совнаркома.
– Я бы попросила!
– Вот только без политики! Савва Севастьяныч, вы продолжайте, пожалуйста!
– Я так понимаю, что вопрос об экспроприации частной собственности всем более-менее знаком. Так вот, после шестьсот тридцать третьего года примерно в таком же ключе решался вопрос о темных аргументах.
– Сколько же у вас темных аргументов имелось, Савва Севастьянович?
– А до подписания Контрибуции эти инструменты были под запретом или легальны?
– А что было с теми, кто их добровольно не сдавал?
– Рость, ты… Ты бы сам их зажилил, правда?
– И много народу аргументы прятало, как та теща бриллианты в стул?
– На все вопросы, к сожалению, ответить не смогу. До Контрибуции запрещенных инструментов у нас не было. Работать можно было чем угодно, где угодно и над кем угодно. Впоследствии за отказ от сдачи подобного имущества стала полагаться смертная Казнь через сожжение. Полагается она и сейчас. Сонечка, это, кстати, вам на заметку: могли бы тогда мадам Собакину не ребенком шантажировать, а просто левыми заработками. У нее темных закладок было много. Про меня самого: пришлось сдать половину всех имеющихся аргументов и практически все артефакты. Об их рабочей стоимости говорить не стану, а что касается материальной… Ну представьте, что особняк у меня реквизировали, а флигель для прислуги оставили.
– Фигассе флигелек. Сав-Стьяныч, если это остатки, то что же сперва у вас имелось?!
– Савва Севастьяныч, вы об одном забыли сказать. Вы ведь сами с обысками ходили. Во имя Контрибуции и в пользу Конторы. Мне мать рассказывала, еще до германской.
– Рость, да иди ты?!
– Ростислав, спасибо огромное за эту информацию. Я надеюсь, что для кого-то из вас она все же представляет ценность. По ряду причин я хорошо знал, какие именно аргументы и артефакты имеются у Ирины Ульяновны. Многое погибло во время пожаров-погромов. Часть была перепродана кое-кому из наших не очень чистоплотных коллег. Что-то само благополучно разрядилось от времени, как знакомый вам «Золотой гребешок». Жаль, что никому из вас не удалось посмотреть, как он детонировал.
– Я туда приезжала, за час до распада его видела! Мощная вещь!
– Таким образом, к началу нынешнего века у Ирины Ульяновны имелось полдюжины темных инструментов. Два из них удалось обнаружить на месте Казни. Еще один нам добровольно сдал Ростислав Иринович, за что ему, как вы понимаете, очень большое спасибо. Соня, для вас персонально поясню, что именно на них мы тренировались. А вот отследить судьбу трех оставшихся пока не удается. Ростя, ты, когда к Марине второй раз заходил, ничего, кроме сберегательной книжки, не обнаружил?
– Я рассказывал уже. Она меня на выходе стопанула. И не узнала! Правы вы насчет ржавой воды оказались… Подействовала!
– Ну и хорошо, что подействовала. Ростислав, если все-таки что-то приглянулось тебе у Марфы, ты, как в тот раз, сдай добровольно. Хоть по почте перешли, хоть… Можешь Цирлю попросить, она в целости и сохранности доставит!
Услыхав обращение, крылатка шевельнулась на шкафу, прищурилась, разглядывая кипящего от возмущения Малыша, и растопырила крылья. Лететь куда-либо по первому окрику Цирцея не собиралась. Тем более – с нехорошим грузом. Гости шумели, сыпали вопросами-ответами, признавались и оправдывались, кто кулаком по столу стучал, кто ложечкой о заварной чайник. Потом выдохлись. Заговорили о спокойном:
– Часов через семь наведенное ясновидение завершится. Фоня, вы не миндальничайте, рысью к Зайцеву, предлагать продолжение банкета. Кто с ним переговоры вел? Ты?
– Нет, Сав-Стьяныч, я. В маскараде.
– Кого представлял? Арапа? Цыганочку с выходом?
– Можно сказать, что и цыганочку.
– Камрады, вы что, пол меняли?
– А что, в Шварце теперь этому не учат?
– Берите Зайцева и трясите как грушу. С работой у него, я так понимаю, полный швах?
– Дела, миль пардон, очень хреновые. Свои же и сливают. В лучшем случае без порток останется, в худшем за мошенничество сядет.
