вернулась в кресло. Фрэнки уютно устроилась на ковре и тихо посапывала. Я свернулась клубочком в кресле, закрыла глаза и задремала.
Проснулась я от того, что кто-то тянул меня за руку.
— Все в порядке, Лорен, — услышала я. — Я только уберу капельницу, раствор закончился.
Я мгновенно открыла глаза, но ничего не увидела в темноте, кроме неясных теней. Вздрогнув, я свернулась еще теснее, желая прогнать сон.
— Вот и все. Спите, дорогая, — прошелестел голос. — Увидимся утром.
Глава третья
Через час я очнулась, но сон по-прежнему не отпускал меня. Фрэнки послушно лежала возле кресла. Я знала, что она не спит, но лежит тихо, чтобы не будить меня. Погладив свою любимицу, я потянулась и подошла к телефону, чтобы позвонить родителям.
Трубку взял папа, и его родной голос успокоил меня.
— Привет, Джесс, золотце, как ты?
Я расплылась в улыбке, он называл меня «золотцем» с тех пор, как я себя помнила. Как хорошо, что никто больше не называет меня Лорен и не считает матерью четырех детей.
— Все хорошо, пап.
Мы немного поболтали про его огород и деревенскую выставку, где он надеялся получить первый приз за кабачки, а потом я нерешительно проговорила:
— Вчера со мной произошла одна неприятность.
— Что значит «одна неприятность»? С тобой все в порядке?
— Уже да. У вас в Сомерсете вчера была гроза?
— Немного покапало, но я бы не стал называть это грозой. А что?
— Мы с Фрэнки гуляли в Даунсе, и началась гроза. Очень сильная, с громом и молнией, ну и я не успела спрятаться…
— Ты ничего от меня не скрываешь? — перебил он. — Я слышал в прогнозе погоды, что в выходные ожидаются сильные грозы на юго-востоке. Что случилось?
— Ты не поверишь, но меня ударило молнией. Но уже все в порядке, — торопливо добавила я, услышав его возглас ужаса. — Меня немного подержали в больнице, но теперь я дома, все хорошо.
В трубке послышался мамин голос, она спрашивала, почему папа так кричит.
— Мама отнимает у меня телефон. Поговори с ней, расскажи все подробно…
— Джессика? Тебя что, правда ударило молнией?
Встревоженный голос матери раздавался громко и отчетливо. Казалось, она находится в соседней комнате.
— Вчера я гуляла с Фрэнки, когда началась гроза, — объяснила я. — Молния попала мне в плечо, но удар смягчила дубленка, и, хотя меня отвезли в больницу, я практически не пострадала.
— Практически? — повторила она, немедленно уцепившись за это слово — Но почему тебя забрали в больницу?
— Я потеряла сознание, — призналась я — Один молодой человек, он тоже в это время гулял с собакой, привез меня в больницу на своей машине. Меня продержали там ночь, но сегодня в полдень уже выписали. Никаких повреждений нет, только небольшой ожог на руке.
— Понятно. Мы сейчас же выезжаем.
— Мамочка, это совершенно не нужно. Я в полном порядке, честное слово. Иначе меня бы не выписали.
— Ты всегда была слишком независимой, — проворчала мама — Наверное, просто не хочешь, чтобы мы толпились в этой твоей квартире. Знаешь, Джессика, придет день, и ты поймешь, что тебе нужен в жизни близкий человек. Ты не можешь всегда все делать сама. И твой брат такой же — уехал в Новую Зеландию. Не понимаю, почему вы не могли остаться здесь и вести обычную спокойную жизнь.
Я вздохнула. Меньше всего я сейчас нуждалась в материнской нотации о моем образе жизни. Она считала, что я так много работаю только потому, что не могу ни с кем наладить серьезные отношения.
На другом конце провода немного помолчали, потом я услышала:
— А тот молодой человек, который отвез тебя в больницу? Надеюсь, ты его поблагодарила?
Перед глазами возник образ Дэна, и я невольно улыбнулась.
— Мама, я не ребенок. Конечно, я его поблагодарила.
— Что ж, если ты не хочешь, чтобы мы приехали… — Мама свернула разговор. — Передаю трубку папе, он хочет с тобой попрощаться. Береги себя, Джессика, и помни: ты не супергероиня. Если почувствуешь себя плохо, позвони нам.
— Да, мам. Пока.
Трубку снова заполнил добрый папин голос:
— Если станет плохо, сразу же звони, золотце. Ты ведь знаешь, мы с мамой тут же примчимся…
— Я знаю, папа. Обещаю, что позвоню, если понадобится.
— Пока, золотце. Береги себя.
— Пока, пап.
Я положила трубку и пошла на свою крохотную кухню, чтобы включить чайник. Разговор с родителями всколыхнул во мне старое желание доказать им мою самостоятельность, особенно матери, которая считала, что я напрасно проживу свою жизнь, если не заведу себе хорошего среднестатистического парня и не рожу от него двух тире четырех детишек, на радость бабушке и дедушке. Вот только я не была готова к подобным подвигам. Меня интересовала лишь карьера. Я хотела получить степень и состояться в этом мире; стать настоящим профессионалом своего дела, а не просто чьей-то женой и матерью. Быть может, маме ничего больше не нужно было для счастья, но я хотела от жизни большего.
Остаток дня прошел в приятных хлопотах. Я полила цветы, обрезала несколько засохших веточек на бегонии, цветущей в ящике на окне, приготовила себе и Фрэнки ужин, приняла ванну и рано легла спать. Утром я собиралась непременно отправиться на работу, если буду нормально себя чувствовать. В понедельник в офисе всегда много дел, и мне не хотелось подводить босса.
В кровати я долго ворочалась. Я привыкла спать на боку, а ожог на плече был довольно ощутимым, даже мягкая ткань пижамы натирала его. Усталость давала себя знать, глаза резало так, словно в них песку насыпали, но мозг отказывался засыпать. Я постоянно вертелась, каждый раз тревожа воспаленное плечо, в памяти то и дело всплывали картинки из того странного сна, и я снова и снова спрашивала себя: откуда в моем воображении появилась эта семейка фантомов. Наверное, я все же задремала, потому что вскоре проснулась, и сон стал расплывчатым и стертым.
Открыв глаза, я села в кровати и недоверчиво огляделась вокруг. Потом посмотрела на свою левую руку и сразу же увидела тонкую полоску обручального кольца, блеснувшую под тонким пластырем, который удерживал на тыльной стороне ладони полую трубку с резиновой пробкой на конце. Я заметила, что капельницу от трубки отсоединили.
Шок проявляется по-разному. В моем случае он вылился в приступ истерического смеха. Я сидела и глупо хихикала. Сквозь судорожные всхлипы я пыталась убедить себя, что вижу тот же сон. И в этом нет ничего смешного. Скоро я проснусь, и эта комната исчезнет. Я крепко зажмурилась и попыталась снова уснуть, но сознание было совершенно ясным.
Было тихо, слышалось только мое хриплое дыхание; плечи вздрагивали от беззвучного панического смеха. Я машинально отметила, что больше не подсоединена к электрокардиографу, теперь он тихо стоял за кроватью. Внезапно мой смех оборвался, и я совершенно отчетливо осознала, что помню с точностью, когда медсестра убрала капельницу.
Я могла дать голову на отсечение, что капельницу убрали около половины третьего ночи. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно, даже пот прошиб. Я начала судорожно прокручивать события назад.
