Киваю.
Мне это известно.
Я знал это с самого начала.
30. Эми
Смотрю на список и вслух костерю Ориона.
Снова загадка.
Оглядываюсь через плечо, но Виктрия еще в лаборатории. Прошлая подсказка была элементарной: «1, 2, 3, 4. Сложи, чтобы отпереть дверь». Считаю, проводя пальцем по списку. В списке двадцать семь человек. Замки на этом уровне кодовые — может, к одному из них подойдет «27»?
Рука уже тянется к кнопке вай-кома на запястье. Старший бы хотел открыть дверь вместе со мной. Но я не нажимаю. Из головы не идет то, с какой яростью в голосе он объявил комендантский час. И — поеживаюсь — я ведь обещала ему сразу пойти к себе и запереться. Он, наверное, страшно рассердится, когда узнает, что вместо этого я пришла сюда.
По-прежнему сжимая листок в руке, торопливо миную криокамеры и направляюсь к коридору в дальнем конце зала. Там четыре двери — каждая сделана из плотной, тяжелой стали и заперта на отдельный кодовый замок. Шлюз, который ведет в открытый космос, находится за второй дверью — клавиатура, испачканная в красной краске, напоминает о последней ночи, что тут провел Харли. Справа и слева от нее еще по одной двери. Последняя, самая большая, в конце коридора.
Решаю начать с двери слева от шлюза. На клавиатуре есть и цифры, и буквы. Сначала пробую вбить «27», но на экране появляется уведомление: «ОШИБКА: длина пароля должна оставлять не менее четырех символов». Пробую «0027», а когда и этот вариант отметается, набираю «д-в-а-д-ц-а-т-ь-с-е-м-ь».
Ничего.
Минуя шлюз, перехожу вправо и проверяю обе оставшиеся двери.
Никакого результата.
С досадой пересчитываю людей в списке, но снова получаю двадцать семь. Сбегав обратно к лифту, хватаю со стола пленку и сверяю список Ориона с официальной документацией на замороженных. Двадцать семь.
Мне понятно, почему он выписал именно этих людей — пытался напомнить мне, что такое количество военных сулит неприятности тем, кто родился на корабле. Он считал, что это достаточная причина попытаться убить их всех разом, в том числе и моего отца. Но хоть двадцать семь из ста замороженных — это и вправду многовато военных, но Орион все равно псих — я уверена, мой отец ни за что не стал бы никого делать рабами.
Проверяю дурацкие двери еще раз, но они по-прежнему заперты. Каким бы ни был пароль, это не «0027» и не «двадцатьсемь».
Окончательно расстроившись, поднимаюсь на лифте обратно в Больницу и — заперев дверь, как обещала Старшему, — пялюсь в мятый листок до тех пор, пока не засыпаю.
Впервые за много дней мне снится Джейсон, мой парень с Земли. Во сне мы с ним на той вечеринке, где впервые встретились. Я точно помню, что на ней было очень шумно, все смеялись и танцевали, но во сне почему-то вижу только сигаретный дым и идиотов, которые опрокидывают на меня красные пластиковые стаканчики с пивом. Когда мы с Джейсоном встречаемся на улице, начинает капать дождь, но это не романтический теплый летний дождь. Он резкий, холодный и колючий. Папа бы сказал «полило как из ведра». Капли жгут кожу и попадают в глаза.
— Я люблю тебя, потому что ты не будешь со мной, — отстранившись, говорит Джейсон.
— Ты был у меня первым во всем, — отзываюсь я.
Но он качает головой.
— Не во всем.
Не успеваю я удивиться, в чем же он не был первым, как Джейсон меня целует.
Поцелуй выходит неловкий, мокрый и неприятный. Мы сталкиваемся зубами, а его язык у меня во рту бьется, будто рыба в предсмертных судорогах.
Отпрянув, я понимаю, что меня целует не Джейсон, а Лютор.
— Тебе не сбежать, — говорит он.
Я пытаюсь вырваться, но тело застывает. Лютор все ближе. Его рот кривится в широкой ухмылке, демонстрируя черные, гнилые зубы. Хочу закричать, но не успеваю — его губы прижимаются к моим.
Барахтаясь в одеяле, я просыпаюсь. Лицо все влажное — то ли от пота, то ли от слез. Выбравшись из кровати, бросаюсь в ванную и умываюсь холодной водой, успокаиваю дыхание от крика, который так и не вырвался у меня из горла во сне.
Не в силах перестать трястись, вцепляюсь ладонями в раковину. Из зеркала на меня смотрит незнакомое лицо. Красные глаза, потрескавшиеся губы, бьющий через край испуг. Противно признавать, как сильно Лютор меня пугает. Обхватываю себя руками и крепко сжимаю. Почему я так его боюсь, хотя он фактически ничего мне не сделал? Разве «почти» — достаточная причина для страха? Да.
Стены сжимаются. Хочется бежать, но страшно — кто знает, что прячется в темноте, там, где одни только коровы и овцы и никого, кто услышал бы крик о помощи?
Все это меня адски бесит.
Дело не только в Люторе, хотя он — основная проблема. Дело и в том, какими глазами на меня вчера смотрели в Городе. В том, что некоторые до сих пор вздрагивают при виде меня, вот как Лил, мама Харли. В том, что придется терпеть такое отношение до конца жизни, и шансов что-то изменить у меня не больше, чем запустить двигатель корабля. Я не могу ничего сделать ни со своей внешностью, ни со своим происхождением, и поэтому они никогда не станут считать меня своей.
Быстро одеваюсь — так быстро, что путаюсь в платке и приходится заматывать его заново. Время настолько раннее, что едва ли кто-то уже встал, но лучше не рисковать. В последний раз проверив, что найденный вчера список надежно упрятан в карман, я открываю дверь, выхожу из Больницы и бегу по тропе. За несколько шагов до гравтрубы включается солнечная лампа, на мгновение ослепляя. Нажимаю на кнопку вай-кома и активирую гравтрубу.
Поднимается ветер, и какое-то время я размышляю, не проще ли спрыгнуть с платформы и просто позвать Старшего спуститься ко мне. Выскользнувшие из-под платка волоски дрейфуют в воздухе. Ветер все усиливается, и на волю вырываются уже целые пряди. Они тянутся вверх множеством крошечных рук. Мгновение пальцы ног у меня еще на земле, а пятки уже парят, и тут — «фух!» — меня засасывает в трубу. Зажмуриваюсь. Не хочется смотреть, как уровень фермеров уменьшается и уносится вдаль. Только когда ветер стихает, а под ногами оказывается уровень хранителей, я открываю глаза.
Пытаюсь пригладить шарф на волосах, потом сдаюсь, срываю его и запихиваю в карман куртки. Все равно от Старшего прятать волосы не надо.
Уже собравшись позвать его, я вдруг осознаю одну вещь.
Впервые за три месяца я начала день не с визита на криоуровень, к родителям.
Я проснулась, чувствуя себя одинокой, расстроенной и опустошенной… и пришла сюда.
Прямо к Старшему.
Как Виктрия пришла к Ориону.
Орион во мне ошибся. Мне спокойно только рядом со Старшим. Только с ним я — дома.
На уровне хранителей стоит тишина. Какой дурой я буду себя чувствовать, если окажется, что Старшего тут нет. Но в какой-то момент, по дороге через Большой зал, до меня вдруг доносится тихое похрапывание. Дверь спальни Старшего открыта. Я заглядываю внутрь.
Во сне его лицо выглядит юным и совсем не таким жестким, как в разгар вчерашнего хаоса. В комнате чисто мальчишеский бардак: везде валяется одежда (даже несмотря на то, что у него есть устройство,
