погибнуть в новой войне «за СССР», так никогда и не узнав подлинной свободы.
Меня утешало лишь одно — я истинный патриот России, а не они. И когда-нибудь моя жизнь будет оценена потомками.
— …Таким образом, товарищ Сталин, на южном крыле советско-германского фронта, на Днепровском участке, мы имеем над немцами превосходство по людям в три раза, по артиллерии в четыре с половиной, по танкам в два, по авиации в полтора раза. Что примерно соответствует соотношению сил перед битвой за Днепр в иной истории, однако есть и существенные различия.
Во-первых, исходные рубежи. Соответствуют сентябрю-октябрю там, а в нижнем течении Днепра и более позднему времени — Мелитополь и Каховка уже наши; там их освободили в ноябре, после Киева. У нас: весь правый берег от Днепродзержинска до Никополя, где плацдарма у немцев нет, Запорожье в нашем тылу. Выше по течению наши девятнадцать более мелких плацдармов, причем Букринский и Лютежский практически соответствуют той истории. И на правом фланге Чернигов наш, фронт по реке Припять — в иной версии истории это было достигнуто в октябре. Наше преимущество очевидно, считая что там мы выходили на эти рубежи с боями и потерями и должны были налаживать коммуникации — здесь у нас это все уже есть.
Во-вторых, силы наши и противника. Если в мире «Рассвета» мы начинали битву за Днепр сразу после Курска, то здесь у нас совершенно свежие войска: отдохнувшие, пополненные до штатной численности, отлично обеспеченные боеприпасами. Большое количество новой техники — так, все гвардейские танковые части, не только армии, но и корпуса, бригады, практически полностью перевооружены на Т-54-85 и Т-44. А из тридцатьчетверок в войсках больше половины это Т-34-85, да и из старых все, бывшие в ремонте, заодно прошли модернизацию по двигателю, ходовой и средствам связи и наблюдения до уровня «восемьдесят пятых» — точные цифры в докладной записке. Имеются десять отдельных бригад тяжелых минометов, калибров 160 и 240, в том числе две самоходные, «тюльпаны» — это без учета артиллерийских подразделений Первой, Третьей и Седьмой гвардейских армий. По авиации доклад сделает командующий ВВС, я же могу отметить, что достигнут достаточно высокий уровень взаимодействия с наземными войсками. Все последние месяцы относительного затишья шла интенсивная боевая подготовка по новому боевому уставу, с учетом рекомендаций потомков. Правда, части, которым уделялось наибольшее внимание — три бригады морской пехоты и три штурмовые бригады «бронегрызов» — еще предстоит проверить в деле — на что они способны.
— Уже проверено, товарищ Василевский. Кроме ваших, еще две штурмовые бригады были отправлены на Ленфронт. И отлично показали себя на Свири и Карельском перешейке.
— Так там финны, товарищ Сталин. Как с немцами будет, неизвестно. Но продолжу. А вот у противника дела гораздо хуже. Его потери с ноября прошлого года превысили и Сталинград, и Курск исторической реальности «Рассвета». Хотя на бумаге Еврорейху удалось восстановить численность войск даже до большей величины, качество их резко упало. Если там, на Днепре, нам противостояли исключительно немцы, то здесь больше половины, пятьдесят пять процентов от общего числа, это союзники Германии, причем не имеющие боевого опыта.
— Я помню, товарищ Василевский. Из ста десяти дивизий тридцать одна — это французы, девять итальянцы, девять румыны, пять венгры, и еще одиннадцать — всякая шваль со всей Европы: хорваты, словаки, датчане, бельгийцы, норвежцы, поляки. Это не считая уроженцев Эльзас-Лотарингии и Силезии, которых берут исключительно в немецкие части.
— Не только их, товарищ Сталин. Выявлены факты, когда и в чисто немецкие части присылали пополнением тех же французов. И если немецкие войска хорошо вооружены и оснащены, то про союзников Германии в большинстве такого сказать нельзя. Из их числа: танковых и моторизованных дивизий всего шесть, две венгерские и четыре итальянских. Вооружение разнотипное, из немецких трофеев сорокового года; явный недостаток транспорта, артиллерии, средств связи. Боевой опыт у союзников явно недостаточен, даже румынские дивизии не из числа бывших под Сталинградом, а присланные из Румынии и ранее не бывшие на фронте; аналогично и итальянцы. Единственно боеспособными из этого сборища можно считать венгров — они, пожалуй, и немцам не уступят. А все прочие — еще могут оказать сопротивление в пассивной обороне, но мало будут пригодны к маневренным действиям, когда мы прорвем фронт.
— Товарищ Василевский, вы ручаетесь за достоверность этих сведений? Вот не надо нам шапкозакидательства, это мы в сорок первом проходили. Одна лишь пехота — а как же французские танки в ваших же донесениях, в графе «уничтожено»?
— Товарищ Сталин, все сведения проверены и подтверждены. Вот в докладной записке разведданные, показания пленных, боевые примеры. Все про оснащение германских союзников, их опыт и подготовка. И отдельно про их «высокий» боевой дух:
«…мне предложили выбрать: быть отправленным в концлагерь за саботаж, или добровольно вступить в армию Еврорейха…
…нам сказали, что отправят в Алжир. И не выпускали из вагонов, пока мы не оказались в России…
…нас заставили участвовать в казни арестованных русских партизан, сказав, что тот, кто откажется, сам будет расстрелян. Немцы вели фото и киносъемку и после объявили, что теперь всех нас русские в плен брать не станут…
…в подразделениях со смешанным составом. Немцы относились к нам, как к скоту: издевательства, избиения, унижения с их стороны были очень часты. Обычным делом было присвоение наших продуктовых посылок из дома. Любой немецкий рядовой обращался с нами, как фельдфебель…
…немцы говорили нам: „Вы отсиживались дома, пока мы дохли под Сталинградом — теперь вы будете подыхать, а мы смотреть“…
…нас предупредили, что любое отступление без приказа, равно как и не в составе своей части, будет караться расстрелом без всякого разбирательства…»
— Ну, товарищ Василевский, все так говорят, когда попались. Мы не хотели, нас заставили, силой в строй, подневольно привезли, и не расстреливали бы мы никого, если б сзади с пулеметами не стояли, и в атаку бы не шли, и вообще не виноваты мы ни в чем.
— Товарищ Сталин, там дальше показания немцев. И не один, не два — десятки говорят об одном и том же. Как их «комиссары» разъясняли личному составу политику фюрера и партии — что характерно, на «закрытых» сборищах, в отсутствие всяких там. Что эти недочеловеки отсиживались в тылу в самое трудное время, а теперь хотят получить такие же права. А поскольку фюрер обещал это лишь тем, кто выживет — значит, надо, чтобы их было поменьше, иначе в будущем Рейхе чистокровные арийцы останутся в меньшинстве. Надо внешне относиться к ним, как к боевым товарищам, но всегда помнить, что они для нас такой же расходный материал, как патроны — не арийцы и никогда ими не будут. Бить их без дела не одобряется, но, например, отобрать посылку и заехать в морду, если скажет слово против, это норма, ну а послать впереди себя там, где опасно, это фюрер прямо приказал. И самый характерный пример тому — это штрафные танковые батальоны.
— У нас такого даже в сорок первом не было. Танкисты, и штрафники?
— Немцы говорят, что пришли к этому «естественным путем». Формировать из союзников крупные танковые соединения опасались, да и не имели те же французы опыта управления танковой дивизией в бою. И быстро обнаружилось, что эти батальоны на нашем фронте, в отличие от Африки, в бой идут очень неохотно и легко отступают. Немцы и придумали у штрафников люки запереть снаружи — и вперед, а если повернешь — сожгут. Сначала просто кидали их на нашу оборону — авось, числом задавят, теперь же обычно гонят в первой линии — разведать минные поля и систему огня. Экипажи комплектуются, например, из пойманных дезертиров, это считается равноценной заменой расстрела.
— И сколько же у них таких смертников?
— По нашим оценкам, до тридцати батальонов. Точно установить невозможно: это, как правило, подразделения «на один бой».
