матерью, потом коснулся губами ее седого виска.
Взглянув на столик, стоявший на крыльце, монах сразу понял, чем занимались женщины до его прибытия: пана Кира поспешила набросить на стол кусок тонкого домотканого полотна. С этим столом у отца Никодима были связаны воспоминания детства. Когда-то на нем пальцы боярыни Илисафты терпеливо лепили из воска куколок с маковыми зернышками вместо глаз. И неизменно возле матушки была пана Кира. А куколки с маковыми глазками изображали боярина Маноле, который скитался в то время бог знает в каких далеких краях Нижней Молдовы. Старые женщины, вроде паны Киры, умеют в таких случаях заклинаниями и ворожбой насылать счастливую или горькую участь тому, кто пребывает вдалеке, — неверному или любимому.
Глаза монаха помрачнели при виде колдовства, чуждого христианской вере. Вот как живучи обычаи, унаследованные от жрецов идольских капищ! Однако в душе отец Никодим все еще оставался тем ребенком, которого когда-то звали Никоарэ.
— Я хотел бы, — сказал он, — поскорее повидаться с батюшкой.
— У тебя есть вести для него?.. — испугалась Илисафта.
— Нет, нужно кое о чем поговорить.
— Ты найдешь его наверху, у конюшен; он то и дело туда подымается, чтобы немного успокоиться. Вот уже сколько времени прошло, а об Ионуце ничего не слышно. Ежели твое преподобие думает, что я не лишилась сна и покоя и могу заниматься своими делами, то ты сильно заблуждаешься, ибо не дает мне житья конюший Маноле, навис надо мною словно туча грозовая; мечет гром и молнии.
— Трудно поверить этому, матушка… — ласково и тихо произнес монах.
— Нет, уж поверь, родимый! Ступай-ка приведи его сюда; пусть выскажет, что у него на душе, и пусть услышит от меня и от других людей, что матерь божья, заступница, охраняет сына нашего, где бы он ни был.
— Хорошо. Сейчас съезжу за ним, и мы вместе возвратимся. — Монах поклонился. Ему хотелось поскорее уйти, чтоб не быть свидетелем тайного колдовства женщин.
Как только отец Никодим сел на коня и выехал за ворота, все три женщины сразу же склонились над столом: пана Кира легонько сдернула полотно со стола, и снова лучи утреннего солнца осветили восковую фигурку, изображавшую Ионуца. Этот маленький, грубо слепленный и бесчувственный, неподвижно лежавший на боку, Ионуц представлялся смотревшим на него женщинам живым, только отдаленным во времени и пространстве. Это был он, сильно похудевший Ионуц, он лежал здесь на стареньком столике, слушая пение птиц и заклинания ключницы Киры.
Будто тишина окутала души этих трех женщин, таких разных по возрасту, и словно померк свет солнца. Более других была взволнована боярыня Кандакия, она вся напряглась в ожидании. Не шевелились даже кольца ее сережек, побледнели под румянами щеки.
— Родные мои, дорогие мои… — вздохнула пана Кира, забывая на миг о различиях между ними, — все мы находимся во власти неведомых сил. Когда не будет нас, останется все, что создано господом, как было и в те времена, когда не было нас. Дорогие мои… — пела она, закрыв глаза и сжав ладонями виски, — мне привиделось, будто Ионуца завлекли и схватили вражьи силы, несущие погибель мужчинам, и намереваются они выпить его жизнь, ежели мы заговорами не отгоним их.
Тут пана Кира накрыла куклу руками, плюнула на все четыре стороны и торопливо зашептала:
Прошептав эти слова, пана Кира снова дунула на фигурку. Боярыням показалось, что восковая кукла шевельнулась. А что это значит, когда она шевелится? Ежели шевелится, стало быть, хороший знак.
— Матерь божья, сохрани и помилуй его, — прошептала боярыня Илисафта. — А ты, пана Кира, поворожи, как положено, три раза — в три вторника. Ибо дьячок Памфил нашел в своем Месяцеслове, что Ионуц родился во вторник.
Не по душе пане Кире книга дьячка Памфила. С тех пор как появились на свете писаные книги, всюду пошли обманы. Куда лучше другой обычай: надобно, чтобы тот, кто знает тайну заклинаний или ворожбы, передал ее лишь одному человеку. Ежели узнают ее двое, то пропадет сила ворожбы. И пользы никакой не будет тому, кто лишний узнает эту науку. А знающий заклинание или ворожбу должен, подобно непочатой воде, хранить себя в чистоте и святости, ибо из нечисти ничего доброго быть не может. Кто может ведать, в какой день появился на свет Ионуц? Ведь несчастная мать его согрешила в девичестве, и, когда именно в муках родила его, никто об этом не знает, кроме господа всеведущего. Где уж дьячку Памфилу найти сие в своей книге. Пусть другие удивляются, но пана Кира поверить обману не может.
— Не греши, Кира, — ласково сказала Илисафта, — вижу, что ты недовольно кривишь рот, когда я говорю, что дьячок отыскал в Месяцеслове день рождения Ионуца. Разве ты не знаешь, как толкуется Месяцеслов? В нем указаны планиды каждого человека на этом свете. Ежели известен день рождения и год, то по ним можно отыскать планиду. А коли не известен день, а известны лишь год и месяц, то определяют день по месяцу; первый месяц года — первый день недели; второй месяц года — второй день недели. И есть еще один искусный способ, когда не известны ни месяц, ни день, но год известен.
— Где ему, дьячку никудышному, ума-то для такого гаданья взять?.. — брезгливо прошамкала ключница беззубым ртом.
— Оставь ты его, пана Кира, — продолжала уговаривать ее боярыня Илисафта, — он ведь говорит сообразно искусству, коему обучен.
— А вот что я хочу сказать, — с живостью вмешалась боярыня Кандакия. — Я премного довольна тем, что предсказал дьячок Памфил моему Кристе. «Будет он и пригож и зело любим». Так оно и есть, таким его и родила матушка боярыня Илисафта в четверг пятнадцатого марта, в год от рождения Христова тысяча четыреста тридцать седьмой.
Услышав слова эти, произнесенные невесткой с почтением и любовью, боярыня Илисафта возрадовалась и вспомнила, каким тяжелым было появление на свет горячо любимого сына Кристи. Она вздохнула и покачала головой.
— Молю матерь божью, чтобы Марушка, невестка моя, родила легко, а то ведь нынешние молодые женщины стали и помельче и послабее прежних.
А тем временем отец Никодим, направив коня своего в гору, доехал до господарских конюшен и увидел там совсем не то, что ожидал. Повсюду сновали слуги. Боярин Маноле Черный ничем не был взволнован; его громкий довольный голос слышался издалека. Но странным было другое: монах услышал и голос Симиона. Возле старого конюшего находился начальник стражи Лазэр Питэрел; возле Симиона — его служитель Ницэ Негоицэ.
