каторге.
Лыков задумался. То, что сначала выглядело незначительной деталью, теперь представлялось ему серьезным сообщением. Алексей знал, что агенты не могут вести самостоятельных розысков. Каждый вечер они сдают отчет своему непосредственному начальнику. В деталях и подробностях. И так во всех сыскных отделениях империи! Речи быть не может, чтобы опытный сыщик что-то забыл занести в рапорт, а тем более слежку.
— Вы полагаете, Пржибытек выполнял секретное поручение своего начальника?
— Да. Секретное ото всех и от вас тоже. Не знаю насчет Гриневецкого, тот жмуд. А поляки… Мало они уже вас обманывали?
— Да уж. Мне казалось, что со смертью Нарбутта все переменилось.
— Мне тоже так казалось. До вчерашнего вечера.
— Я все понял. — Лыков встал, одернул сюртук. — Господа! Я благодарю вас обоих от имени правительства за важное сообщение.
Старик тоже встал, но смотрел тревожно. Лыков сказал, обращаясь к нему:
— Обещаю, что правдивость вашего сына не навлечет на него дополнительных опасностей. Честь имею!
Шмуль вышел проводить начальство до порога. Пояснил:
— Вам дальше одному, ваше высокоблагородие. Нельзя, чтобы нас видели вместе. Евреи очень любопытны!
Сыщик решил пройтись до полицейского управления пешком. Когда он еще окажется в Старувке![63] Алексей спустился в подвал «У Фукера», которому уже двести лет, и купил там бутылку старого токая. Измерил шагами Васки Дунай — самую узкую улочку Варшавы. Зашел в собор Святого Яна, где могилы польских королей. Выпил пива на Пивной улице. Однако долго пропадать он не имел права и, нагулявшись, почти бегом отправился на службу.
Неожиданно на углу Подвальной и Капитулины его остановили трое парней.
— Пан Лыков? До вас опять есть разговор у пана Стробы. Он прознал новое и желает рассказать.
— Где пан Эугениуш?
— А вон ресурс, он ждет там.
Лыков замешкался. Во-первых, он не знал, что значит у поляков ресурс. Во-вторых, молодые люди отличались от тех солидных панов во главе со Збышняком, что тогда проводили его к «ивану». Скорее, они смахивали на «беков»[64] Ежи Пехура.
Увидев сомнение, старший из парней добавил:
— Пан Эугениуш отыскал, кого обещал.
Сердце Лыкова учащенно забилось. Ловушка? А вдруг нет? Просто у Стробы имеются в подчинении разные люди? Покажешь настороженность — поляки посмеются… Но лучше быть смешным, чем мертвым!
Так ничего и не решив, сыщик направился к указанной двери. При этом незаметно перехватил бутылку, которую нес в бумажном пакете, за горлышко. На всякий случай — так удобнее бить. Тут в голове мелькнула неуместная мысль: пятьдесят шесть рублей отдал! Жалко!
Они напали на него в коридоре. Шедший впереди крепыш вдруг встал как вкопанный. Алексей с ходу налетел на него. Выручило лишь то, что он был наготове. Сыщик сбил парня с ног, шагнул на его место и одновременно развернулся в замахе. Боевик, шедший сзади, ударил Лыкова в спину ножом — и проткнул воздух. Лицо у него сделалось недоумевающее… Как не попал? Тут по дуге прилетела бутылка и ударила террориста в темечко. Бац! По лбу полилось красное — то ли вино, то ли кровь, и поляк рухнул на пол. Третий боевец уже целил в сыщика из револьвера, и тот не раздумывая ринулся вперед. Он делал короткие и быстрые зигзаги, как в свое время учил его Таубе. Грохнули три выстрела — мимо! Не сбавляя темпа, коллежский асессор забежал в ресурс.
— Где второй выход?
Через десять минут, все еще возбужденный, Лыков рассказывал свое приключение Гриневецкому с Ивановым. Страх выходил из него через самоиронию. Сыщик в карикатурном виде описал свое бегство с поля боя и заячьи увертки в тесном коридоре. Под конец выдохся и спросил:
— Эрнест Феликсович, у тебя осталось что-нибудь в комоде?
Гриневецкий засопел удовлетворенно и вынул бутылку мышливки. [65] Налил Алексею целый стакан, а себе с Егором по рюмке.
— За твою ловкость! Так?
— Ага, — согласился ловкач и вмиг опростал посуду. Зубы его звякнули о стекло. — Вот теперь мне страшно… Ребята, а что такое ресурс?
— Это клуб по профессиональным интересам, — пояснил Егор. — Но там и пиво с водкой наливают, и буфет обычно хороший.
— Последняя бутылка урожая 1812 года! — вдруг воскликнул Лыков. — Пятьдесят шесть целковых! И разбил об чью-то дурную башку… Где я еще возьму подобный токай? Вот собаки! Ну, они мне ответят! — Затем попросил жалобно: — Эрнест, налей еще пендюрочку!
Но тот со словами «а помнишь, как ты меня лишал?» спрятал бутылку в комод. Алексей немного покручинился, а потом сообразил:
— Эти люди откуда-то знали, что я встречался с Большим Евгением. И пытались подражать его охране. Ну?
— Что «ну?» — не понял Егор.
— Кому вы двое пересказывали мое сообщение?
— Я — никому, — тут же заявил коллежский регистратор.
— А ты? — Алексей перевел взгляд на начальника отделения. — Например, Яроховскому?
Эрнест Феликсович смутился:
— Вчера вечером… как-то само с языка слетело. Но ведь он один из нас!
— Да, один из нас, — сразу согласился Алексей.
— И потом, я думаю выдвинуть его на освободившуюся должность… моего помощника. Франц Фомич — достойный человек и настоящий поляк. Пусть начинает входить в дела.
— Да, конечно. Из всех служащих отделения он самый подготовленный.
Гриневецкий подозрительно покосился на Лыкова:
— А чего это ты во всем со мной соглашаешься? Мину закладываешь?
— Зачем ты так? Я скоро уеду. А ловить польских жуликов должны поляки, это я уже понял.
И разговор на этом прекратился. Лыков, чтобы окончательно выгнать из себя страх, пошел прогуляться. Совсем, мол, вас не боюсь! Разумеется, никто на него не напал. Вооб ще, день у коллежского асессора получился туристический. Сначала он облазил Старе Място, а сейчас заглянул в Саксонский сад. Варшавские парки нравились столичному гостю. Жалко, не добрался он пока до Лазенок — говорят, там лучше всего. Но и в Саксонском было чудо как хорошо! Неожиданно посреди парка он заметил что-то необычное. Несколько чисто одетых юношей и барышень подошли к обелиску. Плюнули на него шумно, не скрываясь, и удалились. Заинтригованный Лыков решил посмотреть. Оказалось, молодежь плевала на памятник польским генералам, не поддержавшим Ноябрьского восстания 1830 года. Доска с надписью «Полякам, верным своему монарху» вся была захаркана. Ох уж эти варшавские штучки… Скорей бы домой, где никто не считает тебя захватчиком. И скорей бы уж отпустили несчастную Польшу — всем от этого станет лучше.
День закончился без приключений. Алексей поужинал в одиночестве в кухмистерской при доме и поднялся к себе в пустую квартиру. Пан Влодзимеж, как всегда величественный, вручил ему у конторки письмо. Писала Варенька. Сыщик положил конверт на стол и долго не распечатывал. Малгожата! Красивая и свободная. Совсем недавно она лежала на этой вот постели нагая и манила его пальчиком… И он, Лыков, до сих пор жалел, что Егорка прибежал так некстати! Но пришла весточка из дому, и теперь Алексея ел стыд. Он же венчаный! Как грех замаливать? А как Варваре в глаза посмотреть? Вдруг к его стыду добавился еще и страх. Что, если он подхватил от Малгожатки дурную болезнь? Запросто! Хоть и не гулящая, но явно охоча до мужского пола. Черт знает, с кем эта дурная баба спит! Ужас! Если это случилось,
