— Я… Да нет, вообще-то.
— Алюша, — расстроенно заговорил Ивар, — как же так? У тебя так хорошо получалось! И госпожа Лари, помнишь, что она сказала?
— Ну, па-а-ап…
— Нет! — голос Ивара стал холодным, и на мгновение перед Ланкой очутился не ее добрый, ласковый папа, а хирург высочайшего уровня, умеющий предъявлять жесткие требования и к себе, и к подчиненным. — Так не годится, детка! Если бы ты нашла себе другое занятие или имела уважительную причину — я бы ни слова не сказал. Но сейчас каникулы, ты целыми днями болтаешься без дела…
Он сокрушенно развел руками. Ланке моментально стало стыдно. Отец никогда не требовал невозможного и всегда так радовался ее успехам.
— Пап, я… Я буду рисовать. Отдохну немного и…
— Хорошо, — Ивар серьезно кивнул. — Ты помнишь, что через два месяца конкурс?
— Конечно, пап.
— Думала над темой?
— Ну…
— Алана, я не хочу верить, что моя дочь способна наплевать на свое будущее!
— Па-а-ап…
— Подожди! У тебя талант! Да-да! И, когда меня не станет, именно он поможет тебе выжить в нашем непростом мире.
— Папа, я не хочу…
— Аля, — голос отца вновь стал мягким. И очень грустным. — Я тоже не хочу об этом думать, поверь. Но я должен. Ты знаешь, кем я работаю. Знаешь, что когда-нибудь один из пациентов может умереть у меня на столе, и боюсь, что всех, кому я помог раньше, не хватит, чтобы расплатиться. Без средств к существованию ты не останешься, но мне бы хотелось, чтобы ты не осталась без цели, без смысла в жизни, когда меня не станет.
— Хорошо, пап, — Ланка хотела только одного — закончить этот ужасный разговор. — Я завтра же начну работать над конкурсным рисунком. Прости.
Исчезающая дорога, нависающие над головой крыши, серое небо в разрезе пустой улицы, мертвый лес… Ланка перебирала листки, понимая, что с Последнего Дня Детства не нарисовала ничего, что можно было бы показать отцу. Тот странный сон будто выжег что-то в ее душе. Что-то, прежде навевавшее прекрасные образы и мечты. Теперь на пустом месте гнездились кошмары…
Телефонный звонок разрушил хрупкое состояние творческого транса.
— Да?
— Привет… — голос лучшей подруги звучал неуверенно и будто бы виновато.
— Привет, — рассеянно отозвалась Ланка.
Она подошла к окну и с удивлением поняла, что уже вечер. Сколько она простояла у мольберта? Шесть часов? Да нет, больше.
— Слушай… Ты чем вообще занимаешься? — поинтересовалась Таля.
— Я? Рисую. А что?
Телефон — громоздкий, тяжелый — неудобно лежал в руке. Хотелось взять тонкую кисть и вернуться в другой мир. Мир, где от нее, Ланки, зависело все. Где она была хозяйкой, а не игрушкой в руках неведомого творца.
— Ланк…
— А?
— Ты чего вообще?
— Что? — не поняла Ланка. — Я ничего. А что?
— Ну, ты не звонишь. И к телефону не подходишь. Я думала, случилось что-то.
— Да? Я… не слышала, наверное. Зашла бы, в чем проблема?
— Не… Я папу твоего встретила. Он сказал, что ты работаешь, к выставке готовишься. Что не надо тебе мешать.
Ланка невольно улыбнулась — ай да папочка! Создал, называется, условия для работы. Отвадив друзей. Интересно, телефон тоже он отключал? Неужели она могла не услышать звонков?
— Да ладно тебе! Ты же знаешь моего папу! Работать, работать и еще раз работать! — передразнила она строгий голос отца.
Талька с готовностью подхватила смех.
— Ага! Только я его боюсь, — отсмеявшись, призналась она.
— Чего?! — удивилась Ланка. — Что его бояться? Он только того… пугает. А вообще-то добрый. Вот еще выдумала — бояться.
— Ну да, но… Ладно, знаешь, приходи ко мне, а?
— Сейчас?
— Ага.
— Так поздно уже.
— Да брось! Каникулы же! И вообще, можешь на ночь остаться.
— Ну…
— У меня кое-что есть, — Талька заговорщически понизила голос.
— Что?
— Не скажу. Приходи!
— Ладно, спрошу сейчас у своего страшного папы, — улыбнулась Ланка.
— Все, я тебя жду!
Ланка бросила трубку на подоконник и отправилась на поиски отца. Задержалась у мольберта. Прикусила губу. Что такое? Она же старалась. Честно старалась!
На аккуратно прикнопленном листке бумаги было лето. Пронзительно-синее небо, сочно-зеленая трава, ослепительно желтое солнце. Девочка, сидящая на корточках спиной к зрителю, робко протягивала тонкую руку к одуванчику — пушистому, круглому, легкому. Не сорвать — погладить. Отличная работа на тему «Детство».
Вот только в облаках, приглядевшись, можно было увидеть контуры домов с пустыми глазницами окон. Трава кое-где напоминала не тугую зелень реальных полей, а ломкую поросль Темного Города. А на вытянутой руке девочки четко виднелись три длинных, едва подживших царапины — след от удара когтистой лапы…
Ланка всхлипнула и сорвала листок с мольберта. Смяла, швырнула в изрядную кучку бумажных комков в углу комнаты. И вышла, не оглядываясь.
— Привет! Ну что ты так долго?!
Проходя по коридору, Ланка задержалась возле запертой двери, из-за которой доносились странные звуки — ритмичный скрип, глухой стук и неразборчивое бормотание. Таля потянула подругу за руку:
— Пошли, пошли! Там братан резвится.
— Что?
— А… — Талька махнула рукой. — Родаки уехали на неделю, так он сразу корову свою притащил. Теперь только пожрать выползают.
Таля хихикнула, а Ланка, чувствуя, как горячеют щеки, поинтересовалась:
— И давно они это?
— Вторые сутки! Не знаю, как он жив еще, кобель! Ладно, давай сюда!
В Талиной комнате царил строгий порядок — покрывало на кровати без морщинки, без складочки, книги в шкафу матово отсвечивают подобранными по размеру корешками, даже цветы на подоконнике стоят не как попало, а образуя приятную для глаз композицию. Ланка вспомнила кучу мятой бумаги у себя в «берлоге», сваленную на стул одежду, незастеленную постель. Вот была бы жива мама… Ланка отогнала глупую мысль. «Живи с тем, что есть, а не трать время на пустые сожаления о том, что могло бы быть», — так частенько говорил папа.
— Ланк! Ну, чего ты там застряла? Смотри!
