ПРОВОЛОКА ИЛИ ПУЛЯ?
И Томас, и другие пленные видели, что это циничное заявление Сталина буквально потрясло несчастного Якова.
«После этой передачи, — свидетельствует далее Кучинн, — сын Сталина стал каким-то подавленным, он чувствовал себя отверженным, похожим на человека, ощущающего на себе какую-то вину. Ему казалось, что его также следует причислить к категории изменников. На мой взгляд, именно в этот день Джугашвили принял твердое решение покончить счеты с жизнью.
Я находился в бараке, когда вдруг раздался выстрел. Я выбежал и увидел Джугашвили висящим на проволоке мертвым. Его кожа во многих местах была обгорелой и черной. Скорее всего, он погиб от соприкосновения с проволокой, которая была под высоким напряжением».
О чрезвычайном происшествии тут же сообщили в Берлин. Немедленно была создана особая следственная комиссия, командировавшая в Заксенхаузен судмедэкспертов. В своем докладе на имя Гиммлера они констатировали, что смерть Джугашвили наступила не от пулевого ранения, а от поражения током высокого напряжения. Выстрел часового прозвучал уже после того, как Джугашвили схватился за проволоку. Вывод: Джугашвили покончил жизнь самоубийством.
Весьма жесткому допросу подвергся и Конрад Харфиг, тот самый часовой, который произвел роковой выстрел. Он тоже заявил, что выстрелил лишь после того, как увидел, что Джугашвили схватился за проволоку.
«14 апреля около 20.00 я заступил на пост. Все пленные, кроме Якова Джугашвили, были уже в бараке, лишь один он продолжал лежать у барака и бить веткой по земле. Я обратил внимание на то, что он был очень взволнован. Когда в 20.00 начальник караула пришел с ключами, чтобы запереть пленных в бараках, а я отправился запереть дверь в проволочном заборе, отделяющем бараки, Яков Джугашвили все еще продолжал лежать у барака. Я потребовал, чтобы он поднялся и вошел в барак, на что он мне ответил: “Нет, делайте со мной, что хотите, но в барак я не пойду. Я хочу поговорить с комендантом”.
Начальник караула унтершарфюрер Юнглинг направился к сторожевой башне, чтобы позвонить по телефону коменданту лагеря, но едва он ушел, как Яков Джугашвили, пройдя мимо меня, внезапно стремительно бросился к наземной проволочной сети “спотыкачу”, преодолел его и крикнул мне: “Часовой, стреляй! Немецкий часовой — трус. Русский часовой давно бы выстрелил!”
Я хотел дать ему одуматься и прийти в себя, поэтому ответил: “Вы не своем уме, отойдите от проволоки, идите в барак и ложитесь спать, завтра все уладится”. Но он продолжал кричать, что я трус. Тогда я махнул на него рукой и пошел к бараку. Но, пройдя метров сорок, обернулся — и увидел, что Джугашвили схватился руками за проволоку, находившуюся под высоким напряжением. После этого мне ничего не оставалось, как, согласно уставу, применить оружие. С расстояния примерно шесть-семь метров я прицелился и выстрелил ему в голову. Сразу после выстрела он разжал руки, откинулся всем телом назад и остался висеть на проволоке головой вниз. Это не была попытка к бегству, это был акт отчаяния человека, готового на все и находившегося вне себя».
Через несколько дней труп Якова Джугашвили был кремирован, а урну с прахом увезли в Берлин, в Главное управление имперской безопасности. Куда она делась потом, никто не знает...
Но на этом история с гибелью сына Сталина не закончилась. В личном архиве Сталина сохранился доклад заместителя министра внутренних дел Ивана Серова, датированный сентябрем 1946 года. Оказывается, в 1945-м американцы арестовали пятнадцать охранников Заксенхаузена, в том числе коменданта лагеря Кайндля. Наше командование попросило передать их советской стороне, что американцы и сделали.
Само собой, начали с допроса Кайндля. Рассказывая о гибели Якова Джугашвили, он несколько иначе интерпретировал события того трагического дня. Кайндль заявил, что «за проволоку Джугашвили схватился одновременно с выстрелом часового, хотя эксперты считали, что убит он был ударом электрического тока, а выстрел в голову последовал после этого».
Нетрудно догадаться, что такого рода объяснение Серов посчитал вымыслом «в целях смягчения его ответственности за расстрел Джугашвили». И еще одна немаловажная деталь: Серов сетует на то, что американцы просили пригласить их на суд, поэтому «применить меры физического воздействия к арестованным Кайндлю и начальнику охраны Вегнеру в полной мере не представляется возможным».
Что ж, версия о том, что сын Сталина не покончил жизнь самоубийством, а был убит охранником, звучит, конечно, благороднее, но она не соответствует действительности. Правда же в том, что от Якова отрекся отец, и не только отрекся, но фактическим назвал изменником, с которым расправятся, как только кончится война. О том, что это не пустые слова, Яков хорошо знал — ведь все его родственники были уничтожены кровожадным отцом. Вот он и решил: лучше смерть от немецкого тока, чем от русской пули, которую в него выпустят по приказу отца.
И еще... Щедрый на награды для других, Сталин так и не решился хотя бы посмертно наградить своего сына, совершившего, без всяких натяжек, героический поступок. Слава Богу, эта ошибка была исправлена в 1977 году, когда Яков Иосифович Джугашвили был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени (посмертно).
НАГРАДА РОДИНЫ — ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ РАССТРЕЛА
Все началось с того, что в далеком 1932 году японские войска вторглись на территорию Маньчжурии и создали марионеточное государство Маньчжоу-Го во главе с последним императором Цинской династии Пу И.
Так как император был не более чем декоративной фигурой и всеми делами в якобы независимо государстве заправляли японцы, Маньчжурия стала превращаться в плацдарм для нападения на Советский Союз: в бешеном темпе строились дороги, аэродромы, укрепрайоны и другие военные объекты.
Через шесть лет все было готово. Не откладывая дела в долгий ящик, японский Генеральный штаб разработал директиву с весьма недвусмысленным названием: «Основные принципы плана по руководству войной против Советского Союза». Задачей первого этапа был захват Приморья и Северного Сахалина. Затем — «быстрое разрушение Транссибирской железной дороги в районе Байкала с тем, чтобы перерезать главную транспортную артерию, связывающую Европейскую часть с Сибирью».
С чисто азиатским коварством японцы начали готовить мировое общественное мнение, раструбив во всех газетах, что земли в районе озера Хасан всегда принадлежали Маньчжурии, а высоты Безымянная и Заозерная — чуть ли не святыни маньчжурского народа. 15 июля 1938 года японский посол в СССР предъявил требование снять с этих высот погранпосты, а через пять дней потребовал вывести всех пограничников из района озера Хасан, так как и высоты, и озеро принадлежат независимому государству Маньчжоу-Го.
В Наркомате иностранных дел подняли Хунчунский протокол, подписанный еще в 1886 году, где было четко сказано, что эти земли принадлежат России. Но японцы не обратили на это никакого внимания.
Больше того, они подтянули к границе три пехотных дивизии, механизированную бригаду и кавалерийский полк. К устью реки Тумень-Ула подошел крейсер, а за ним 14 миноносцев и 15 военных катеров.
29 июля японцы ринулись на Безымянную. Их было более двухсот человек, а защищал высоту наряд из одиннадцати пограничников. И хотя бой был неравный, к тому же почти половина пограничников погибла, они не отошли и дождались подмоги. Враг был отброшен, но не надолго.
Перегруппировав свои силы, японцы бросились на Заозерную. На высоте было всего тридцать пограничников и взвод саперов, а штурмовали ее два японских полка. Сопротивление было яростным, дело доходило до штыковых контратак, саперы подрывались вместе с противником, но силы были неравны, и 31 июля обе высоты отошли к японцам.
Плохо подготовленные попытки отбить высоты успеха не имели. И тогда из состава
