возвращения. На исходе первого дня путешествия по морю стал усиливаться ветер, не меняя при этом направления. Совсем не случайно так разнятся сроки преодоления Черного моря. От двух суток, при набегах казаков на чайках и стругах, до двух с лишком месяцев – для торговых парусников, пытающихся добраться до северных портов. Ветер, как раз такой, как дул в это время, мешал продвижению на север. Естественно, при усилении ветра и волны стали крупней. Пришлось парусники отпускать в свободное плавание и благодарить Господа, что это изменение погоды произошло не в момент прохождения через пролив, тогда там бы сгинуло большинство участников налета.
Такой вариант событий рассматривался, все капитаны кораблей знали, куда надо идти. Галеры, имеющие низкие борта, направились почти строго против ветра к южной оконечности Крымского полуострова. К великолепным бухтам Балаклавы, занятой в этот момент казацким гарнизоном, и к развалинам Сарыкамыша, уничтоженного казаками еще несколько десятилетий назад. То, что татары не отстроили город на месте древнего Херсонеса (нынешнего Севастополя), говорило очень о многом.
Неожиданно или вполне предсказуемо, но шторм, пусть и далеко не жестокий, здорово осложнил всем жизнь. Многие казаки не имели моряцкой закалки, их настигла морская болезнь. В двадцать первом веке ее принято воспринимать с юмором, ну прорыгается человек, помучается и, если у него нет какой-нибудь проблемы с чувством равновесия, привыкнет. Лекарства уже есть, правда, не на всех действующие. Здесь и сейчас страшная угроза нависла над всей гребной флотилией. Ходить галсами при таком ветре с такой высотой нижней, гребной, палубы – означало рисковать сверх всякой меры. Грести же навстречу ветру при половинном составе гребцов – тяжело неимоверно. Большинство новиков и молодыков временно потеряло трудоспособность. Они не могли теперь усваивать проглоченную пищу и, из-за нарушений в координации, не были способны работать вообще. Прекращать же греблю было никак нельзя. Иначе корабли могло выбросить к туркам, скорее на румелийское, чем на анатолийское побережье.
Возникшая опасность не была ошибкой атаманов, затевавших поход. Точнее, опасной авантюрой был он сам. А взять в него преимущественно бывалых, имевших опыт морских набегов казаков было невозможно. Их всего-то было ненамного больше числа, вышедшего в море. Считая больных, ушедших в запой, принципиально не желавших ходить в походы под началом этих атаманов, засевших в городках с молодыми женами… К тому же и дома опытных бойцов оставить надо было. В Азове, Темрюке и захваченных у черкесов селах, в прибрежных городах Крыма, на пограничье с калмыками… Мало было казаков. Вот и пришлось комплектовать команды галер молодежью. В бою она не подвела, а качки не выдержала. Над победоносным флотом, в который уж раз за этот поход, нависла угроза гибели.
Аркадия морская болезнь миновала, успел переболеть ею раньше, но назвать свое самочувствие хорошим он не мог. На нервное напряжение наложилась еще и усталость, но не уничтожила стресс, а как бы не усугубила. Пришлось спасаться от тяжких дум выматывающим все силы трудом. Грести почти без подмен.
Каторги, калите и баштарды дошли до Крыма, хотя и нельзя сказать, что без труда. Вот потрудиться казакам-ветеранам пришлось. Тяжело и изнурительно. Идти в море против ветра, только греблей, да в шторм, пусть и не слишком сильный, – тот самый трудовой подвиг, какими принято было гордиться у нас недавно. Казаки воспринимали такие вещи куда как спокойнее. Надо было доплыть – доплыли. Заморочек современных моряков, что по морю ходят, они не употребляли. При входах в бухты ветер, который до этого так мешал, стал куда менее опасным, да и ослаб существенно.
Возвращение
Непогода, чуть было не утопившая в прямом смысле этого слова величайшую победу казаков, выявила на их флоте массу проблем. Да, невероятными усилиями ветеранов гребная флотилия таки доплыла до Крыма, а не сгинула в пучине. Но не такой уж жестокий шторм разбросал корабли по морю, до цели они добирались большей частью небольшими группками, а то и поодиночке. В бухты Сарыкамыша и Балаклавы корабли прибывали в течение двух с лишком суток. Хотя в обычное время казакам хватало этого времени, чтоб пересечь Черное море.
Еще одна непредвиденная опасность подстерегала флот у берега. Доплыв до заветных бухт, ветераны отключались от усталости. Ведь им пришлось в пути сделать двойную работу. За себя и того парня, что блевал рядом, не в состоянии ничего делать. Молодежь, избавившись наконец от изнуряющей, не дающей ни спать, ни есть качки, вырубилась еще раньше ветеранов. На галерах в лучшем случае осталось по два- три бодрствующих человека, при забитых добычей трюмах. Огромный соблазн для любой вооруженной банды, коих в Крыму после гражданской войны хватало. Да и смогла бы даже гвардия хана удержаться от попытки переместить сокровища в более достойные, с их точки зрения, руки – большой вопрос. Лозунг «Грабь награбленное!» был популярен во все времена, во всех землях.
Умница Хмельницкий, ни в какие походы не ходивший, такую возможность предвидел и в преддверии событий затеял перетасовку войск. Он торжественно передал часть захваченных запорожцами крепостей под управление хана, сосредоточив казаков в Керчи, Кафе, Балаклаве и таборе возле Сарыкамышской бухты. Организовав совместное патрулирование побережья. Это весьма потрафило татарской знати и позволило контролировать самые важные пункты возможного прибытия кораблей из Стамбула. Не сделай он этого, еще неизвестно, как бы обернулось дело для экипажей вернувшихся из набега кораблей.
Среди тех, кто заснул последними, был и Аркадий. Ответственность за дело всей жизни помогала преодолевать любые тяготы, ведь все, чем он занимался в «своем» мире, было несущественной мелочью по сравнению с нынешним сражением за лучшее будущее для своего народа. Он проконтролировал перевозку на берег нескольких раненых, убедился, что на суше достаточно людей для прикрытия временно небоеспособных с флота, вкратце переговорил с Хмельницким. И только после этого лег спать и продрых больше суток.
Проснулся Аркадий от сильнейшего и естественного после суточного сна желания посетить одно место. Самочувствие у него после отдыха было на букву «х», но не подумайте, что хорошее. В организме, по первому впечатлению, болело ВСЕ. Голова, многочисленные мышцы в самых разнообразных местах, суставы, особенно колени, почки, будто недавно с доблестными представителями правоохранительных органов пообщался… наверное, легче было перечислить, что не болело.
Однако казаку на болячки жаловаться было негоже. Кряхтя и вспоминая разные, но не слишком сложные выражения, не стесняясь при этом повторов, потащился – пожалуй, это слово наиболее точно характеризовало стиль его передвижения – к корабельному гальюну. На обратном пути засек бездельничавшего джуру и немедленно припряг его к работе: послал варить кофе. Ничего не делающий подчиненный – прямое оскорбление начальника. Благо варить сей дивный напиток он джур давно научил. Кофе в Стамбуле загрузили со складов, попаданец сам за этим проследил, несколько мешков. В Европе кофемания только делала первые, робкие шаги, а казаки так предпочитали что-нибудь с градусами, без его указаний никто бы и не подумал грузить на корабли такой никчемный, с казацкой точки зрения, груз. Учитывая, что число потребителей его в войске было очень ограниченным, он не сомневался в судьбе захваченного кофе. Пойдут мешки с желанными зернами ему, как часть его доли в добыче. Доля была атаманская, так что туда не только дешево ценимый местной публикой кофе войдет.
Выпив, вовсю наслаждаясь ароматом горького напитка, чашечку черного как деготь кофе, Аркадий наконец стал чувствовать себя человеком, а не тараканом, побывавшим под тапком. Вследствие чего немедленно занялся делом сам. Приказал Юрке будить остальных джур, проверил сохранность злата- серебра и пороха, составлявших основную часть груза каторги, и пошел искать Васюринского, который наверняка проснулся раньше, потому как на корабле его уже не было.
Нашел друга легко, тот сидел с мрачным выражением лица на бочонке. Выглядел он очень постаревшим и уставшим.
– Привет, Иван!
– А-а-а… проснулся уже… привет.
