Явно больший интерес вызывали у него путешествия на ранчо Ли Холла, куда по поручениям младшего брата он наведывался от случая к случаю. Резиденцию управляющего он теперь воспринимал по-другому — поездка туда каждый раз становилась для него ярким событием, возможностью встретиться с новыми людьми и получить новые впечатления. На этом пути, как мы помним, довольно долгом, с ним, бывало, случались приключения. Уже живя в Нью-Йорке, он вспоминал, как однажды, возвращаясь, он попал под сильную грозу и сбился с пути. Блуждая, он вышел к бивуаку — горел большой костер, вокруг него тесным кругом расположились вооруженные люди «совершенно зверской наружности». Уилл был, конечно, напуган, но ни с ним, ни с его имуществом ничего не случилось — у костра потеснились и накормили. Когда, по возвращении, он рассказал о произошедшем Бетти Холл, та предположила, что, скорее всего, он повстречал банду «десперадос», промышлявших грабежом и угоном скота. «Но тогда почему они не ограбили меня, не отобрали лошадь, не убили, наконец?» — «Ну, во-первых, они были не “на работе”, — отвечала она, — а во-вторых, законы гостеприимства никто ведь не отменял…» Словом, почти «брет-гартовская» пастораль — та самая, в которой благородные жулики, бескорыстные стяжатели, сентиментальные проститутки и кроткие головорезы.
Этот ли случай вслед за Ф. Брет Гартом[58] подтолкнул писателя О. Генри к типичной для его рассказов романтизации «уголовного элемента»? Или «движение» в эту сторону началось еще раньше — когда он зачитывался рассказами знаменитого в ту пору калифорнийца? А может быть, значительно позже — когда ему пришлось довольно тесно общаться с людьми, преступившими закон и выброшенными на обочину жизни? Но скорее всего, это происходило постепенно и поэтапно: были и книги, и встречи, и дружба с некоторыми из этих людей — все накапливалось исподволь и укладывалось в «копилку». Но сам будущий писатель, конечно, о ее существовании тогда и не подозревал. Он продолжал жить весьма рассеянной и не обремененной заботами жизнью — на свежем воздухе, среди людей простых, но щедрых.
Если говорить о техасских маршрутах Уилла Портера, нельзя не упомянуть и самый протяженный — в городок Котулла — тот самый, куда вместе с доктором Холлом и его супругой их доставил поезд в марте 1882 года и с которого началось знакомство будущего писателя с жизнью Запада. Путь туда был далек: почти 40 километров отделяло ранчо Дика Холла от резиденции старшего брата, а затем без малого еще семьдесят непосредственно до города. Но в это длительное путешествие Портер всегда отправлялся с радостью. Котулла был небольшим городом и своим укладом не походил на родной Гринсборо, но это было возвращение горожанина к городской жизни и — что для молодого человека, вероятно, еще важнее — здесь он ощущал себя взрослым. Здесь он был предоставлен самому себе, здесь не было ни Дика Холла, ни бдительной и заботливой (но довольно строгой) Бетти Холл. Для таких — совсем нечастых — путешествий Холлы всегда снабжали его небольшой суммой денег (это был подарок — ведь он нигде не работал и ничего не зарабатывал), и он распоряжался ими по своему усмотрению. Он останавливался в гостинице, обедал в ресторане, давал «на чай» и вообще вел себя «как взрослый». Здесь — в салуне той самой гостиницы, где он останавливался, — произошло и первое его «серьезное» знакомство с бутылкой. Конечно, едва ли местный салун можно считать точкой отсчета в той болезненной тяге к спиртному, что была характерна для О. Генри в поздние годы, но факт остается фактом — именно в местном салуне молодой человек впервые по-настоящему напился[59]. Но стоит ли его судить строго? Большинство юношей проходят через это — кто-то раньше, а кто-то позже. Получается, что Билл Портер был явно из числа последних.
Но, конечно, не только стремление ощутить себя взрослым и самостоятельным влекло нашего героя в Котуллу. Здесь были знакомые, с ними ему было приятно общаться. И среди них главным, пожалуй, был Фрэнк Эрнст, местный адвокат — с ним будущий писатель познакомился благодаря своим покровителям — все тем же Холлам. По свидетельству Дж. Лэнгфорда, наиболее авторитетного среди биографов О. Генри, это был человек совершенно нетипичный для техасской глубинки. Он был большой книгочей и обладал изрядной библиотекой. Известно, что Портер брал из нее книги. К сожалению, нет сведений о том, каких конкретно авторов он читал. В начале XX века в доме Эрнста случился пожар и часть книг сгорела. Лэнгфорд осматривал оставшуюся часть библиотеки юриста и среди уцелевших упоминает тома Байрона, Диккенса, Гиббона, Голдсмита, Гюго, Локка, Маколея, Мильтона, Пеписа, В. Скотта, Шекспира, М. Твена, Смоллетта[60]. Едва ли все упомянутые авторы привлекли внимание Портера, но то, что он читал Марка Твена, можно утверждать совершенно определенно. Прежде всего потому, что Твен относился к числу его любимых авторов, а Эрнст был не только обладателем богатейшей коллекции книг Твена, но переписывался с американским классиком, и поэтому многие издания украшали его автографы[61].
Вообще, в эти два года, что Портер провел на ранчо Хиллов, чтение, судя по всему, было его основным занятием. Он читал утром, днем и вечером — всегда, когда не был занят, а занят он был совсем не часто. Любила книги и Бетти Холл. Она не только поощряла его чтение, но и, как могла, управляла им: рекомендовала, давала поручения мужу (когда тот ездил по делам в Сан-Антонио) приобретать те книги, которые, по ее мнению, стоило прочитать. На первый взгляд это довольно необычно. Но надо иметь в виду, что Бетти Холл была весьма образованной женщиной — она окончила Женскую семинарию в Луизиане, училась в колледже в Виргинии. В письме А. Смиту она вспоминала о Портере-читателе: «Жажда знаний самого разного свойства была у него неиссякаемой. История, беллетристика, биографии, наука, журналы самого различного свойства и содержания — всё это поглощалось и обсуждалось с огромным интересом»[62].
Небольшая, но, как позднее вспоминал сам О. Генри, хорошо подобранная библиотека была и на ранчо. Несмотря на разницу в возрасте, происхождении, в интересах и в воспитании, в отношении к жизни, характере и темпераменте, в этом (книжном) увлечении они были единомышленниками, и влияние на формирование интеллекта будущего писателя миссис Холл, конечно, оказывала.
В чем они, безусловно, разнились — и очень сильно, — так это в отношении к наемным работникам на ранчо. Миссис Холл, будучи женой босса и истинной южанкой в смысле «классовых инстинктов» (дочерью, внучкой и правнучкой плантаторов-рабовладельцев), неизменно «держала дистанцию» и относилась к «пролетариям» довольно высокомерно (на что ей, кстати, неоднократно пенял супруг). Ее подопечный, напротив, был «безоглядным демократом», легко шел на контакт с людьми любого звания и с удовольствием общался со всеми, не делая особых различий между солидным высокообразованным адвокатом-янки, нищим мексиканцем-сезонником, поваром-негром или местным уроженцем-ковбоем.
Эта открытость вообще была характерна для Портера — не только тех, техасских дней, но и позднее, когда он реализовал себя в литературе. Можно утверждать, что если бы он обладал иным темпераментом, то едва ли состоялся бы как писатель — все эти его разнообразные, чаще всего мимолетные контакты давали ему бесценный и такой колоритный материал для творчества.
Жизнь на ранчо Холлов обнаружила еще одну грань личности Портера — недюжинный лингвистический потенциал. Как утверждала всё та же Бетти Холл, уже месяца через три, общаясь с мексиканцами-работниками, Портер начал довольно бойко говорить на испанском. Но не удовлетворился этим, а принялся серьезно изучать язык — засел за грамматику, стал совершенствовать фонетику — и уже через несколько месяцев говорил лучше носителей языка — мексиканцев. В отличие от них, он обладал огромным словарным запасом — и всё время увеличивал его: читал книги, выписывал слова. Искушенные люди замечали, что Портер говорил на классическом — кастильском диалекте и почти без акцента.
Впоследствии, когда он оказался в Центральной Америке, эти знания ему, конечно, очень пригодились. Более того, вполне естественно предположить, что эта самая искушенность в испанском языке могла даже предопределить вектор его бегства и направить его именно в Латинскую Америку.
Изучение языка, новые встречи и новые знакомые, свежие впечатления не могли, конечно, полностью преобразить внутренний мир молодого человека, вытеснить интересы и занятия, характерные для «прежнего» Портера. Например, никуда не делась его страсть к рисованию карикатур. Так же, как и в Гринсборо, он продолжал набрасывать на клочках бумаги забавные бытовые сценки и колоритные персонажи. Всё это осталось с ним. Разве что изменились герои и окружавшая жизнь, ее облик и содержание. Как и прежде, он легко расставался с рисунками — дарил их случайным знакомым, забывал между страниц очередной книги или просто выбрасывал. Как и прежде, его довольно быстро «настигла» известность. Конечно, она не была громкой — так ведь и талант-то был невелик! Но поражал простодушное
