Как дети добиваются успеха

А если соединить это со стандартной проблемой «слетевшей с катушек» подростковой нейрохимии и перегруженной осью ГГН, то получится весьма взрывоопасная смесь.

Именно с комбинацией этих действующих сил во многих своих учениках не могла справиться Элизабет Дозье, когда руководила средней школой Fenger. После того как в октябре 2009 года в школе едва не вспыхнул бунт, она решила, что просто обязана исключить из школы некоторых учащихся навсегда. В верхней строке списка кандидатов на исключение был шестнадцатилетний парень по имени Томас Гастон, известный всем под кличкой Маш.

С точки зрения Дозье, Маш был заводилой, бандитским лидером довольно высокого ранга, который мог устроить массовые беспорядки в Fenger, бросив один-единственный взгляд на одного из своих «лейтенантов».

– Он представлял собой настоящую ходячую преисподнюю, – рассказывала мне Дозье. – Стоило ему войти в здание, и оно просто взрывалось. Он мог поставить всю школу на уши из-за какой-нибудь чепухи.

Я познакомился с Машем, поскольку он наряду с двумя десятками других учеников Fenger участвовал в интенсивной педагогической программе, оплаченной общественными школами Чикаго и руководимой некоммерческой организацией под названием «Молодежные адвокатские программы» (Youth Advocate Programs – YAP).

С осени 2010 года по весну 2011-го я провел много времени в Роузленде, общаясь с самыми разными адвокатами YAP и учащимися школ, в числе которых был и Маш. Роль моего главного «гида» по этой программе играл Стив Гейтс, директор программы в Чикаго, невозмутимый, крупный мужчина в возрасте под сорок, с короткими, туго заплетенными дредами, редкой бородкой и водянистыми, бледно-голубыми глазами.

Как и Маш, Гейтс жил в Роузленде, всего в нескольких кварталах от Fenger. Он вырос, в сущности, в тех же обстоятельствах и совершил немало таких же ошибок, какие Маш совершал теперь, двадцатью годами позже: водился с уличной бандой, носил с собой оружие, рисковал своей жизнью и будущим каждый день.

Бурное прошлое Гейтса обеспечило ему уникальное понимание стрессовой ситуации, в которую попал Маш, а также острое ощущение безотлагательности проблемы, когда он пытался направить Маша и других роузлендских тинейджеров, занятых в программе, к лучшему будущему.

YAP пришли в Чикаго по приглашению Рона Губермана, который сменил Эрни Дункана на посту генерального директора чикагской школьной системы в 2009 году. Назначая Губермана на этот пост, мэр Дейли был обеспокоен растущим уровнем вооруженного насилия среди молодежи города, и он дал Губерману необычное для директора школ задание: не дать учащимся убивать друг друга.

Губерман истово веровал в статистические данные; его первым местом после университета была работа в полицейском департаменте Чикаго, где его обучали принципам CompStat – высокотехнологичной системы анализа данных, введение которой, по общему мнению, привело к постепенному снижению преступности в Нью-Йорке в 1990-е годы.

Первое, что он сделал на посту генерального директора школ – нанял команду консультантов для выполнения похожего на CompStat анализа данных по семейному насилию и гибели от огнестрельного оружия среди учащихся Чикаго. Консультанты создали статистическую модель, которая, по их словам, давала возможность выявить тех учащихся в городе, которые в ближайшие два года имели наибольшие шансы стать жертвами вооруженного насилия.

Они обнаружили в Чикаго около 1200 учеников старших школ, которые, в соответствии с их моделью, имели один шанс из 13 быть застреленными до наступления лета 2011 года; внутри этой группы из 1200 учащихся были выявлены еще 200 в «группе ультрариска», шансы каждого из которых стать жертвой огнестрельного ранения возрастали до одного к пяти в течение следующих двух лет.

Именно этих учащихся передали на попечение YAP и назначили им юристов, которые по меньшей мере 12 часов в неделю занимались с ними и оказывали поддержку.

Маш был в этом списке, и поэтому осенью 2009 года Стив Гейтс отыскал его, чтобы вовлечь в программу YAP и назначить ему юриста. Однако в то же время Элизабет Дозье пыталась вышибить Маша из Fenger. Вскоре после того как он подписал договор с YAP, ей удалось временно исключить его из своей школы, изгнав на целый семестр в Vivian E. Summers Alternative High School, маленькое, унылое, похожее на тюрьму учебное заведение в восьми кварталах от Fenger.

Хотя Машу не нравилось в новой школе, в ту зиму и весну он, казалось, просто расцвел под бдительным оком наставников из YAP. Первый юрист Маша дал ему работу в местной автокузовной мастерской, где парень мог развивать художественную сторону своей натуры, осуществляя покраску автомобилей, и некоторое время казалось, что Маш покончил со своим бурным прошлым и начинает двигаться вперед, к более продуктивной жизни.

Но однажды поздним вечером в июне 2010 года юрист Маша подвез его домой и думал, что тот останется ночевать. Но Маш решил ускользнуть обратно на улицу. Спустя несколько часов он уже оказался в тюрьме графства Кук вместе со своим приятелем Буки, и их обвиняли в угоне с отягчающими обстоятельствами – это означало, что они угнали машину, угрожая водителю пистолетом.

И Машу, и Буки грозил потенциальный приговор к 21 году заключения, но поверенный YAP каким-то образом убедил судью приговорить каждого к 8 месяцам полевого лагеря. Это исправительное учреждение оказалось нелегким испытанием для Маша – полувоенный режим, отжимания и десятимильные пробежки на рассвете, но он развил в себе некую внутреннюю дисциплину, которой ему явно не хватало в Fenger, и успешно продержался до конца срока.

Когда я начал общаться с юристами YAP и их подопечными, Маш все еще был за решеткой, и задолго до того, как я встретил его самого, много о нем наслушался – от Гейтса, от Дозье, от его приятелей в YAP, даже от его мамы, к которой мы с Гейтсом заглянули однажды вечером, пока Маш был в лагере.

Дозье говорила о Маше с чувством, близким к благоговению, как будто он был неким преступным Свенгали[4]. Гейтс поведал мне, что даже взрослые мужчины боялись его до смерти. Его мама, разумеется, была не столь впечатлена его бандитской репутацией; зато получала огромное удовольствие, рассказывая мне, как она в детстве покупала ему нижнее белье с Артуром, мультяшным персонажем, чтобы отвадить своего сына от постоянной привычки стягивать брюки.

И все же, когда подошло время нашей встречи, я немного нервничал; ощущение было такое, будто мне предстоит познакомиться со знаменитостью. Однако при личной встрече Маш показался мне похожим на любого среднестатистического подростка-южанина, только помельче – не более 152 см ростом, худенький даже после 8 месяцев отжиманий, – и у него была почти чаплинская походочка на негнущихся ногах, с широко развернутыми носками. На шее он носил нитку четок, на лоб была низко надвинута бейсболка клуба «Янки», а большой не по росту пиджак мог с легкостью вместить двух или даже трех таких пацанов.

Мы отправились ужинать на Вестерн-авеню, ели яичницу, пили кофе и беседовали. Как и все его друзья, Маш рос в семье с матерью-одиночкой, женщиной, которую Гейтс описал мне как «прекрасного человека, но не слишком одаренного воспитательными навыками». В биографиях его родственников было немало насилия и проблем с законом, и Маш отбарабанил мне длинный послужной список своих братьев, сестер, кузенов, кузин и других родственников, которые уже погибли или сидели в тюрьме. Когда ему было 9 лет, сказал мне Маш, его дядя был застрелен в его собственном доме.

– Вот я страху-то натерпелся! – говорил он. – Это случилось прямо у меня на глазах.

Пока мы разговаривали, я обнаружил, что молча подсчитываю его индекс ACE, и каждая детская травма поднимала планку на один пункт выше.

Личная история Маша отличалась от истории Мониши Салливан только в деталях: в детстве он чаще бывал свидетелем насилия, чем она, зато семейные проблемы, с которыми сталкивалась девочка, были более глубинными – брошенная матерью, разлученная с отцом, проведшая все детство и отрочество в приемных семьях. Однако детство обоих было полно безжалостных стрессов, и каждый из них был травмирован этими стрессами глубоко и надолго.