Как дети добиваются успеха

Infinity, следя за разработкой табеля характера. И поскольку я мотался туда-сюда на метро между Западным Гарлемом и Южным Уильямсбургом, у меня было полно времени на обдумывание параллелей между методами тренировки учащихся, которые использовала Шпигель в шахматном классе, и тем, как учителя и администраторы KIPP разговаривали со своими учениками о повседневных эмоциональных кризисах или поведенческих недостатках.

Возможно, вы помните, что декан KIPP Том Бранзелл говорил, что считает свой подход своего рода когнитивно-бихевиоральной психотерапией. Когда его ученики спотыкались, терялись в моменты стресса и эмоционального срыва, он поощрял их выполнять своего рода акт мышления «в рамках большой картины» – обращаться к метакогнитивности, как многие психологи это называют, к процессу, который имеет место в префронтальной коре. То есть притормозить, исследовать свои импульсы и рассмотреть более продуктивные решения стоящих перед ними проблем, скажем, вместо того чтобы вопить на учителя или вымещать злость на другом ребенке на игровой площадке.

В своих послеигровых шахматных анализах Элизабет Шпигель просто разработала более формализованный способ делать то же самое. Как и учеников KIPP, учащихся IS 318 поощряли более глубоко вглядываться в собственные ошибки, выяснять, почему они их совершили, и хорошенько продумывать, как можно было сделать все по-другому. И как ни называй этот подход – когнитивной терапией или просто хорошим педагогическим подходом, – похоже, он дает замечательный результат в жизни учащихся средней школы.

Однако этот метод сравнительно редок в современных американских школах. Если вы полагаете, что ваша педагогическая миссия или работа учителя ограничивается простой передачей информации, тогда вроде бы нет необходимости склонять учеников к такого рода пристальному самоанализу. Но если вы пытаетесь помочь им изменить свой характер, тогда простой передачи информации недостаточно.

И хотя Шпигель не использует слово «характер», описывая то, что она преподает, существует достаточно обширная «область наложения» между сильными сторонами характера, на которые делают упор Дэвид Левин и Доминик Рэндольф, и теми навыками, которые старается развить Шпигель в своих учениках. Каждый день, в классе и на турнирах, я видел, как Шпигель пытается научить своих подопечных выдержке, любознательности, самоконтролю и оптимизму.

Пару раз я даже видел, как она использует свои аналитические методы, чтобы развивать в детях социальный интеллект.

Однажды в сентябре я отправился вместе со Шпигель и командой IS 318 на большой выездной шахматный турнир в Центральном парке, который проводило общество «Шахматы в школах». Это был жаркий день, и пока я сидел вместе со Шпигель на каменных ступенях, ведущих к фонтану Бетезда, к нам подошел один из учеников. Расстроенный, он желал поговорить со Шпигель.

Это был Эй-Джей, ученик седьмого класса, темнокожий, с короткой стрижкой, в больших толстых очках в стиле Элвиса Костелло. Эй-Джей, как я знал, испытывал трудности в ситуациях общения, часто не понимая, как реагировать на шутки и каверзы сверстников, нередко неверно интерпретируя то, что происходило вокруг него. В тот день он поведал свою историю взволнованно и сбивчиво: другой мальчик из IS 318, недавний выпускник школы по имени Рон, угрожал дать Эй-Джею пощечину, и Эй-Джей хотел, чтобы Шпигель что-то в связи с этим предприняла.

– Почему он хотел дать тебе пощечину? – спросила Шпигель.

Эй-Джей, запинаясь, объяснил, что он принес свой футбольный мяч в парк, и между матчами он и некоторые другие мальчики решили его погонять. Потом Эй-Джею стало жарко, он хотел пойти напиться и решил, что нужно забрать футбольный мяч с собой. Когда он подхватил его и направился к фонтанчику, ему показалось, что он услышал, как один из мальчиков назвал его скотиной. Он обвинил в этом Рона. Рон отрицал это.

– Он говорит: «Не смей так разговаривать со мной», – говорил Эй-Джей опечаленным голосом. – Он мне сказал: «Я тебе сейчас по зубам съезжу». А я говорю: «Ну, давай, попробуй!» А потом он попытался подойти ко мне и ударить меня, но все остальные его удержали.

Иными словами, это была классическая ссора между мальчиками на пороге отрочества: импульсивная, взбодренная гормонами, крайне моралистическая и несколько бессмысленная.

Но вместо того чтобы принять чью-то сторону или изрекать успокоительные сентенции о том, что надо ладить с друзьями, Шпигель начала разбирать ситуацию, как шахматную партию.

– Итак, давай-ка посмотрим, правильно ли я поняла, – сказала Шпигель, заслоняя глаза от солнца и глядя на Эй-Джея. – Он пытался ударить тебя после того, как ты подначил его это сделать?

– Ага, – несколько неуверенно пробормотал Эй-Джей.

– Ну, знаешь ли, если Рон ничего такого тебе не говорил, а ты начинаешь обижать его в ответ, тогда он, конечно, расстроится. Это понятно?

Эй-Джей молча уставился на нее и немного напомнил мне Себастьяна Гарсию, которого отчитывают за потерю слона.

– Мой второй вопрос будет об этом мяче, – продолжала Шпигель. – Ты должен понять, что людям не может понравиться, что ты забираешь с собой свой мяч в тот момент, когда они с ним играют. Как ты думаешь, это было бы нормально, если бы они играли им, пока тебя там нет?

– Нет.

– В таком случае, тебе стоит понять, что если ты не собираешься им доверять, то они, вероятно, не будут вести себя с тобой по-дружески.

Эй-Джей явно расстроился.

– Забудем об этом, – пробормотал он и ушел прочь.

Похожий разговор между Эй-Джеем и Шпигель я наблюдал и несколько месяцев назад. Я сидел в классе Шпигель вместе с ней, разговаривая о шахматах, и Эй-Джей пришел к ней с жалобой: он как-то не очень хорошо высказался о матери другого мальчика, и этот другой мальчик его обозвал.

Поначалу я решил, что Эй-Джей пришел к Шпигель, чтобы наябедничать или добиться мести, чтобы она приструнила этого другого ученика. Но, понаблюдав за разговором в Центральном парке, я понял, что на самом деле он приходит к ней по той же причине, по которой идет к ней за помощью после игры, в которой утратил преимущество или «подвесил» ферзя. Он хотел знать, как перестать совершать глупые ошибки. Он хотел совета, как научиться лучше играть в то, что для Эй-Джея было невероятно сложной игрой со слишком большим количеством движущихся фигур, – в выживание в средней школе и умение вызвать добрые чувства к себе у других детей.

5. Юстас и Джеймс

Когда я впервые увидел Элизабет Шпигель в Коламбусе, в день накануне открытия турнира, она выглядела счастливой и хорошо отдохнувшей. На ней была крахмальная белая туника и полосатые брючки, сшитые на заказ; она ела мандарины, пила чай и разбирала напоследок шахматные партии с парой десятков учеников, набившихся в ее гостиничный номер прямо над конференц-центром, где должен был проходить турнир.

Однако как только начались соревнования, ее аккуратный внешний вид начал «линять», и каждый день волосы у нее становились чуть более растрепанными, а глаза – чуть более стеклянными. Для нее турнир учеников был самым важным соревнованием этого года.

– Я чувствую себя так, будто турниру предстоит вынести суждение о моей работе, – сказала она мне в тот день. – Все, что я делаю весь год, сводится к тому, насколько хорошо мы с ним справимся.

Поэтому она просидела в комнате Union B весь день, запивая беспокойство кофе и заедая его заказанной из кафетерия едой.

IS 318 соревновалась в пяти дивизионах, и два из них, которые Шпигель воспринимала наиболее серьезно, были К-8 Open и К-9 Open (слово Open, «открытый», означает, что в этих дивизионах не ограничен верхний предел рейтинга игроков).

Дивизион К-9 Open включал учащихся до 9-го класса, но многие тренеры считали его менее состязательным, чем К-8 Open (в который допускались учащиеся только до 8-го класса), поскольку в К-9 соревновалось меньшее количество команд. Шпигель считала, что у ее команды есть неплохие шансы выиграть в обоих дивизионах, хотя пока еще ни одна школа не выигрывала и К-9, и К-8 в один и тот же год – тем более, что в IS 318 не было девятых классов.

Одной из причин, по которым команды Шпигель всегда так хорошо выступали на турнирах, было то, что