Македонский был краток и предельно конкретен: он человек серьезный и занятой, в силу различных обстоятельств вынужден бывать не всегда там, где хочется, и общаться с теми людьми, которых и видеть-то неприятно. Времени на личную жизнь практически не остается, а потому неплохо бы раздвоиться, что ли. Вот если бы он, Горчаков, согласился на какое-то время сыграть его, Сашу... Ну, вроде того, как актеры играют других людей.
– Говорят, двойники были и у Гитлера, и у Мао Цзэдуна, и у Ким Ир Сена, – с веселым смехом закончил свои объяснения Солоник. – Завидую им: не надо выслушивать неумных славословий, комплименты, не надо согласно кивать в ответ на очевидные глупости. Плюс куча свободного времени, которое можно потратить с куда большей пользой.
Валера не отвечал, опустив голову, и Саша не смог прочитать в его взгляде озабоченность и настороженность.
А Солоник продолжал:
– Внешне мы очень похожи. Правда, ты чуть полней, но думаю, диета, бассейн и тренажерный зал быстро приведут тебя в норму. Короче, у меня конкретное предложение: будь моим дублером.
– Как долго? – спросил Валера, прикидывая, сколько ему могут предложить за такую работу: больше пятисот долларов или все-таки меньше.
– Ну, где-то с полгода, может быть, и больше. За все про все – пять тысяч долларов.
– Сколько?! – воскликнул Горчаков, опасаясь, что он ослышался.
– Пять тысяч долларов в месяц, – спокойно повторил Солоник. – Кроме того, переедешь ко мне, будешь жить на всем готовом. Правда, иногда будешь ездить туда, куда я скажу, и делать то, что я скажу. Несложная работа – правда?
Валера промолчал, и Саша понял, что тот колеблется. Достав из внутреннего кармана пачку стодолларовых купюр, перевязанную аптекарской резинкой, Македонский выложил ее перед собеседником.
– Правда, придется поработать. Сделаем тебе небольшую пластическую операцию, обучим двигаться и разговаривать так, как я, подготовим тебе документы. Смотри, тут – три штуки. Это – задаток. Итак, твое слово?
Горчаков молчал. Предложение стать дублером выглядело чрезвычайно заманчиво. Пять тысяч долларов в месяц были в Валерином понимании огромной, фантастической суммой. Но очевидным являлось и другое: «бизнесмен Саша» никак не походил на человека, готового выбрасывать деньги на ветер. То, что эти деньги надо будет как-то отрабатывать, а не просто ездить, куда укажут, и говорить, что укажут. Все это не вызывало сомнений.
Солоник аккуратно придвинул купюры ближе к собеседнику.
– Так что?
– Я согласен, – тихо произнес тот. – Но ведь потом я смогу вернуть первоначальную внешность?
Пластическая операция, изменение внешности пусть даже на короткий срок – вопрос более философский, нежели медицинский и косметический. Люди, решившись на это, мало задумываются о сути проблемы.
Отказаться от собственного лица – то же самое, что отказаться от собственного «я». Ни к чему иному человек не привыкает так сильно, как к себе самому, потому что никого так сильно не любит, как самого себя.
Тем не менее Горчаков согласился. Во-первых, странный московский «бизнесмен» заверил, что изменения лица не станут необратимыми, что со временем все можно будет восстановить; во-вторых, сумма пять штук долларов в месяц показалась недавнему постояльцу дешевых пирейских ночлежек воистину фантастической. Он за свою жизнь никогда не держал в руках таких денег.
Видимо, Саша уже все заранее продумал. У него был на примете косметолог-визажист. Господин Тодор Минчев, выходец из Софии, осел в Афинах еще в конце восьмидесятых. В свое время этот человек окончил медицинский институт, отлично разбирался в косметологии, десять лет проработал ведущим художником-гримером в Болгарском национальном театре и даже неплохо говорил по-русски. Короче говоря, ничего лучшего тут, в Греции, подыскать было нельзя.
Спустя несколько дней после беседы на вилле белый джип «Тойота» остановился у дома господина Минчева, и два человека, похожих друг на друга, вышли из машины.
Господин Минчев – низенький, плюгавенький старичок с обширными залысинами и брюшком, что делало его похожим на героя французских кинокомедий де Фюнеса, – судя по всему, был уже в курсе. Провел на кухню, угостил кофе и, поставив перед гостями пепельницу, долго и внимательно всматривался сначала в Солоника, а затем – в Горчакова.
– Ну, это не самое сложное, что я могу сделать, – не без затаенной гордости произнес он. – Вы действительно довольно похожи. Потребуется, конечно, небольшая коррекция. – Минчев подошел к Македонскому, с профессиональной непринужденностью провел пальцем по его подбородку, крыльям носа, ушам. Затем то же самое проделал с Горчаковым. – Думаю, больше двух сеансов не потребуется. Я только одного не могу понять – кто на кого должен быть похож?
– Он – на меня, – пояснил Солоник.
Визажист поднялся, вновь подошел к Валере и, взяв того за подбородок цепкими пальцами, повернул его лицо в профиль, на свет. Затем то же самое проделал и с Македонским.
– Очертание носа, подбородок, надбровные дуги почти что совпадают. А то, что не похоже, сгладит силикон. Волосяной покров также похож. Правда, у вас, – Минчев провел рукой по шевелюре Валеры, – волосы чуть светлей, да и прическа другая. Но это не страшно, у меня есть парикмахерский инструмент и соответствующий краситель.
– Когда приступим? – поинтересовался Саша, следя за движениями хозяина.
– Да хоть сейчас. Первый сеанс не займет много времени – часа три, не больше.
Спустя несколько минут они уже находились в небольшом кабинете, пропахшем лекарствами, химикатами, в частности карболкой. Зеркала в человеческий рост отражали стеклянные шкафчики с препаратами и инструментами.
– В прошлый раз я просил вас захватить с собой свои фотографии, – напомнил визажист Солонику.
Тот с готовностью протянул пачку снимков.
Минчев прикрепил фотоснимки к специальному стенду, усадил Горчакова под перекрестным светом двух мощных галогенных ламп и очень долго – наверное, минут десять – всматривался в потеющее от жары лицо Валеры. Время от времени он переводил взгляд на фотографии.
– Не напрягайте мышцы лица, – произнес хозяин кабинета сквозь зубы. – Не зажимайте рот, не морщите лоб. Откиньтесь на спинку стула, расслабьтесь, держитесь естественней.
Взяв маркер, визажист быстрыми движениями раскрасил лицо Валеры в четыре цвета. Затем полез в ящик гримерного стола и достал растрепанную книгу, раскрыл ее посередине.
Стоявший рядом Солоник обратил внимание на иллюстрации – несколько рисунков человеческих черепов, чьи-то лица с отмеченными разными цветами частями: щеки, лоб, нос, подбородок, шея...
В руках гримера вновь оказался маркер, которым он нанес на лицо клиента что-то вроде боевого папуасского рисунка. Еще несколько минут прошли в томительном созерцании лица Валеры под перекрестным светом двух ламп.
– Нет, что-то не то, – пробормотал Минчев и вытер мокрой губкой следы маркера. Промокнув лицо Горчакова салфеткой, вновь принялся за раскраску: теперь лицо клиента, раскрашенное в несколько ярких цветов, напоминало географическую карту.
Саша внимательно следил за работой кудесника-косметолога. А тот теребил щеки будущего двойника, вставлял в ноздри толстые ватные тампоны и тут же вынимал их. Бросив взгляд на фотоснимки Солоника, повторял все сначала.
Видимо, теперь он уже точно знал, как сделать клиента целиком и полностью похожим на Македонского.
На столе появилась упаковка одноразовых шприцов и какие-то коробочки, на которых кроваво-красным цветом августовского заката было выведено: «silicon». Четыре грамма силикона Минчев запустил Валере под кожу на подбородке. Пять граммов крохотными порциями – в кожу над верхней губой. По три грамма – в щеки. По два грамма – в область надбровных дуг. Затем сразу же сделал массаж.
Через каждые десять-пятнадцать минут Горчакову приходилось держать лицо над ванночкой с кипящей водой, желтой от неведомых лекарственных трав. Минчев явно пребывал в приподнятом настроении, прямо-таки летал по своей комнатке-гримерной, постепенно входя в профессиональный раж. Он напоминал средневекового доктора Фауста, чернокнижника и алхимика, создающего в пробирке гомункулуса.
Мельком взглянув на себя в зеркало, Горчаков ужаснулся: лицо стало незнакомым. А косметолог продолжал свою работу, и, казалось, не будет ей конца.
Еще четыре грамма – по обеим сторонам носа.
По два грамма – под нижние веки.
Получились синеватые набрякшие мешки. Глаза на какое-то время заплыли и приняли монголоидную форму.
Спустя минут сорок лицо словно окаменело и уже никак не воспринималось, как собственное.
Мышцы лица, которые прежде с готовностью отзывались на любой сигнал, исходящий из правого полушария мозга, теперь работали вяло, словно нехотя.
– Еще минуточку – и на сегодня хватит, – улыбнулся Минчев. Взял в руки какую-то кисточку и обмакнул ее в едко пахнущий раствор.
Спустя часа три после начала процедура наконец завершилась.
Визажист аккуратно, стараясь не причинить клиенту боли, снял с его лица остатки краски ватным тампоном, смоченным в спирте.
– Спать придется только на спине до тех пор, пока силикон полностью не уляжется, – напутствовал он Горчакова.
Все это время Солоник внимательно наблюдал за превращениями Валеры в своего двойника.
– А вы не могли бы сделать ему шрамы? – поинтересовался он и, протянув левую руку, показал след от сведенной татуировки. – А еще на губе, я когда-то родимое пятно выводил, – добавил он.
Минчев мельком взглянул на заказчика и согласно кивнул коротко:
– Сделаем.
– Слева, на боку, у меня тоже шрам. Почку удалили, – добавил Македонский.
– Сделаем, сделаем. Только в другой раз. На сегодня – все.
Минут через двадцать Саша и его будущий двойник уже садились в джип.
– Тяжело пришлось? – спросил Солоник с сочувствием.
