прямо из холодильника.
– Ну, чем вы занимались все это время? – спросил Куратор, разливая в бокалы прохладную жидкость. – Кстати, российские телеканалы смотрите?
Саша пожал плечами.
– Смотрю понемногу. Хотя ничего нового о себе так и не узнал. Телевизора я насмотрелся и в тюрьме. А тут отдыхал, приходил в себя, как вы и велели. Начал понемногу набирать форму – плавание, утренний кросс. Да, а как быть с тиром? Я больше месяца не занимался стрельбой, боюсь потерять квалификацию.
– Мы уже нашли для вас стрельбище, – успокоил Сашу Куратор. – А вот в Москве новости такие...
Серенький четко и грамотно пересказал свой недавний разговор с хозяином охранной фирмы, бывшим чекистским генералом. Не весь, конечно, а лишь его часть – о поисках Солоника и РУОПом, и бандитами. При этом он не назвал никаких конкретных имен и фамилий, избегал характеристик, но намеренно сгустил краски. Выходило, что беглеца не сегодня завтра накроют тут, на Балканах, и потому ему следует во всем полагаться на него, Куратора. Ну и, естественно, на тех, кто за ним стоит.
– Впрочем, такое положение имеет и свои плюсы, – неожиданно оптимистически подытожил Сашин собеседник. – Ваши потенциальные клиенты теперь в постоянном напряжении. Уж если великий и ужасный Александр Македонский сбежал из бывшего кагэбэшного спецкорпуса столичной тюрьмы, то он наверняка способен и на большее. Им неизвестно, где вы, с какой стороны ожидать выстрела, чего от вас теперь вообще ожидать. Эти люди отлично понимают, что вам нечего терять и что... – Он запнулся, но Солоник прекрасно понял незамысловатый подтекст.
– И что таким Македонским проще управлять?
– Естественно. – Обычная невозмутимость вернулась к серенькому. – Впрочем, что тут говорить? Вы и сами все прекрасно знаете. Мы вытащили вас из ульяновской зоны, помогли вам выбраться из «Матросской тишины». Но мы – не благотворительная организация.
– Я отработаю, – ответил Саша, твердо взглянув собеседнику в глаза. – Отработаю...
Глава 3
Этот ночной клуб внешне ничем не отличался от десятков других столичных заведений подобного рода, однако имел в Москве специфическую репутацию. Причем настолько, что люди, не причислявшие себя к завсегдатаям заведения, старались не появляться тут без нужды, особенно в позднее время.
Нет, обслуживание, кухня, набор спиртного и развлечения тут целиком и полностью соответствовали общепринятым стандартам: официанты и бармены отличались предупредительностью и ненавязчивостью, повара и кондитеры – несомненным мастерством, выбор напитков – похвальным разнообразием, а имена популярных эстрадных исполнителей, выступавших тут вечерами, невольно заставляли вспоминать новогодние «Голубые огоньки».
Но люди посвященные отлично знали: в этом небольшом и таком уютном заведении, как правило, собираются бандиты.
Вот и теперь за сдвинутыми столиками неподалеку от бара сидели пять или шесть молодых людей атлетического телосложения и характерной внешности. Разболтанные движения кистей рук, пальцы унизаны перстнями-спецсимволами, значительное выражение лиц, дорогой, но не всегда со вкусом подобранный прикид, в разговоре преобладала профессиональная феня. Все это красноречиво свидетельствовало о принадлежности собравшихся далеко не к самой законопослушной категории российских граждан. Впрочем, не всех сидевших за сдвинутыми столиками можно было причислить к криминалитету.
С краю, ближе к проходу, скромно примостились трое в дорогой, но подчеркнуто скромной одежде. Напряженные лица, боязнь сказать что-то лишнее выдавали в троице подшефных бизнесменов.
Во главе стола сидел здоровенный амбал лет тридцати. Хищный прищур небольших, глубоко посаженных глаз, мощный квадратный подбородок, плоские уши боксера, стрижка бобриком, из-за которой и без того его крупная голова казалась еще больше, – все это вместе придавало его облику внушительность и агрессивность. Правда, праздничный блеск глаз и резиновая улыбка, с которой он выслушивал остальных, несколько сглаживали устрашающее впечатление. Улыбка редко появляется на его лице.
Сегодня, двенадцатого августа, у него был день рождения. Ради такого дня, который, как известно, бывает лишь раз в году, можно и расслабиться, можно изредка и улыбнуться.
Веселье было в самом разгаре – разливалось спиртное, звучали тосты, с хрустальным звоном сдвигались бокалы. Пожилой бородатый бард с акустической гитарой, типичный ресторанный мужик типа Звездинского, хрипел с подиума в центре зала куплеты на блатной фене:
Впрочем, собравшиеся почти не слушали барда, их внимание было сосредоточено на виновнике торжества.
– За новорожденного!
– За тебя, Свеча!
– Чтобы свечи твоим врагам на могилы ставили! – щегольнул каламбуром один из пацанов.
В голове плыл негромкий гул – умиротворяющий, приятный, сиреневой дымкой отделяя собравшихся от будней, минувших и будущих: с «терками», «наездами», «стрелками», коварными ментовскими прокладками и прочими издержками их опасной профессии. Причем настолько опасной, что каждый день может в любой момент закончиться кабинетом следователя, «хатой» следственного изолятора, зарешеченными окнами печально известной двадцатой больницы или секционным залом морга.
Это только в уголовной лирике, столь любимой прыщавыми малолетками, «гнущими пальцы» на блатной манер, будни бандитов представлены в романтическо-возвышенном ореоле. Вон и ресторанный мужичок на подиуме хрипит под гитару:
На самом-то деле все проще, бесхитростней, но куда с большей кровью и жесткостью.
Жизнь коротка, и никто из собравшихся на дне рождения бригадира не мог сказать, насколько коротка. Вот и хочется каждый день прожить так, словно бы он последний.
– Ну что, Свеча? – Маленький, верткий пацан в светло-сером пиджаке, подняв стопочку с водкой, обвел гостей взглядом. – За твой день рождения уже пили, за погибель всех твоих врагов тоже. А давайте я философский, проникновенный тост скажу, а?
Присутствовавшие, явно ожидая чего-то веселого, оживились.
– Давай, Укол, говори!
Тот, кого гости назвали Уколом, состроил серьезное лицо и произнес:
– Поэт сказал: «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно».
Улыбки застыли на лицах пацанов.
– А при чем тут звезды? – спросил один.
– Ты че – в профессора, в ботаники записался? – хохотнул другой.
– Укол, братишка, поясни пацанам, о каких таких звездах базар? – Свечников хотя и понимал, что это какая-то хитрая шутка, но почему-то и на своем дне рождения хотел выглядеть значительным и серьезным. – Уж не о тех ли, что у мусоров на погонах?
– Когда мента поганого хоронят, всегда на могиле ставят типовой памятник с красной звездой, – пояснил произносивший тост. – За что и выпьем!
Последние слова заглушили одобрительные возгласы: тост пришелся по вкусу, явно понравился. Выпив, братва наконец вспомнила и о приглашенных бизнесменах. Те по-прежнему напряженно сидели с краю, точно пленники людоедов.
Они пришли на день рождения бригадира «крышников» с подношениями (столик, естественно, был оплачен ими же), и теперь настал момент эти подношения преподнести.
– Ну, барыги, когда будете нашего старшого поздравлять? – Укол, лихо опрокинув стопочку с водкой, обернулся к одному из бизнесменов – толстенькому, чернявому мужчине, напоминающему навозного жука.
Тот засуетился, полез в карман, извлекая оттуда небольшую коробочку.
– Сергей Иванович, – произнес жукообразный задушевным голосом, – в этот торжественный день позвольте преподнести вам наш скромный подарок. Пусть стрелки этих часов, – бизнесмен открыл футляр, извлекая из него золотые часы, – отсчитывают для вас только радостные минуты жизни. И я хочу выпить, чтобы вы...
Укол вновь разлил спиртное, а Свеча, не дослушав бизнесмена даже ради приличия, уже принимал из его рук презент.
– Ни хера себе! «Патрик Филипп»! – благосклонно воскликнул он. – Ну, удружил, Гена, удружил! Давно о таких мечтал.
Жукообразный хотел было сказать еще что-то, но его одернул все тот же Укол.
– Ну что, пацаны, какая у нас дальше культурная программа?
– Барух бы каких снять, бухла прикупить, да в сауну, – предложил Свеча, щелкнув золотым браслетиком на широком запястье.
– Тоже неплохо. – Видимо, поведение подшефных барыг было столь безупречным, что Укол, бывший на дне рождения своего бригадира кем-то вроде распорядителя, посчитал возможным пригласить и их. – Ну что, господа бизнесмены, поехали с нами? Не пожалеете. Гулять так гулять! Есть тут один спорткомплекс. Телок потрахаем, заодно, как говорится, и помоемся... Слышь, Свеча, тут животных наберем или по дороге наснимаем? Однако веселую поездку в сауну, обещавшую стать достойным венцом дня рождения, пришлось временно отложить: в дверном проеме появились еще двое, отлично знакомые всем, кто сидел за столом. Это были братья Лукины, Миша и Коля, несомненные лидеры группировки, под началом которой работал и Свеча, и пацаны его бригады. Оба рослые, широкоскулые, накачанные, с поразительно одинаковым выражением лиц, по которому невозможно было прочитать, что у братьев на уме.
Группировка братьев, получившая название урицкой, нарисовалась в столице довольно давно, в конце восьмидесятых – начале девяностых. Братья, обладавшие несомненным организаторским талантом, сумели сбить довольно крепкую силовую бригаду, куда вошли как вышедшие в тираж спортсмены – штангисты, борцы, боксеры, биатлонисты, многоборцы, – так и профессиональные уголовники, имевшие за спиной как минимум по одной «командировке» «за решки, за колючки». Хотя Лукины не имели ни одной судимости, не побывали даже на «хате» изолятора временного содержания, к воровским понятиям они относились весьма лояльно. У группировки был и вор, ее курировавший, – довольно авторитетный в столице законник Крапленый. Не «апельсин», но настоящий, правильный вор, выступавший не только в роли третейского судьи, но и в качестве своеобразного буфера между урицкими пацанами и остальной воровской публикой.
Так же, как и многие в те времена, урицкие пацаны начинали с элементарных автокидков, вышибания долгов, наездов на владельцев кооперативных
