«Я ушла от сестры. У меня теперь отдельная комната, совсем крошечная, с одним окном…
Помните ту дождливую и душную августовскую ночь. Я потом так и не смогла глаз сомкнуть…
Господи, как давно это было. Я чувствую себя такой старой…»
Пауза в несколько дней, потом длинное и нежное послание, которое где-то затерялось и сразу следом за ним короткое.
«Похоже, я схожу с ума. Я так люблю вас…»
Пауза на несколько месяцев.
«Мне опять пришлось перебралась к сестре. К сожалению иллюзии разбиваются о повседневность. Сижу и вяжу чепчики и чулочки для очередного новорожденного…»
«Пережила совершенно жуткую ночь. Проснулась, как от толчка, на часах половина пятого. Слышу, за стеной голоса. Опять сестра ругается с мужем, неизвестно ради какого удовольствия. Наконец все затихло, он ушел, хлопнув дверью, а я теперь делаю сестре примочки. Он писатель, целыми днями стучит и стучит на машинке и к нему не достучаться, хоть тресни. Какой-то он непутевый…
Многие женщины видят в замужестве свое спасение, но кроме тягот и неблагодарности ничего оно не приносит…
Где-то я читала, что брак это соглашение для взаимного пользования половыми особенностями друг друга. И вообще, все человеческие отношения — это сплошное предательство и неблагодарность. Люди или ненавидят или замышляют что-то друг против друга…
Муж сестры вернулся. Через стенку все слышно и мне приходится участвовать в бурном проявлении их любви, верчусь на кровати, как на раскаленных углях…
Пора вставать. Дети уже строят рожи. Они такие худые. Может быть у них глисты?..
День прошел и, слава Богу. Иногда мне кажется, что Лариса наговаривает мужу на меня, сочиняет и разыгрывает целые пьесы, как в театре, а он охотно верит всем ее нашептываниям и с удовольствием подыгрывает…
У него творческий кризис и он занят своими ощущениями, лежит почти голый на кушетке. На заднем плане мелькают его родственники. Наводнили весь дом. Не дом, а какой-то кошмар. А со стороны все выглядит вполне нормально, хотя несколько странно…
Наверное, мне не следовало вам об этом писать. Надоело все до тошноты. Возможно, я слишком подозрительна. Представляю, какое впечатление произвело на вас это письмо. Обещаю вам больше не затрагивать эту тему…
Хочу уехать от них, но не знаю, куда. И детей жалко бросать…
Меня душат стены… что я вижу из маленького окошка, выглядывающего в переулок?.. стену соседнего дома… и все…
Уже девять вечера, темно и мне страшно. Я стала бояться темноты…
Ну и каракули, сама с трудом разбираю…
Никуда я не уеду, все это планы, а планы хороши в мечтах, но плохо кончаются…
Кто-то мне говорил, что мы больше всего страдаем от наших добрых поступков…»
Пауза на год, потом одно за другим несколько писем.
«Я вышла замуж и я счастлива. Наверное, это звучит как-то глупо, по-детски, но это так…
В детстве я была некрасивой и неуклюжей и я всегда делала то, что мне скажут, что надо было делать, то, это… не знаю почему, но я всегда чувствовала себя виноватой, а с ним я обрела уверенность…
Его зовут Иосиф. Он дипломат. И его дядя дипломат, он на пенсии, производит впечатление человека не слишком искреннего и довольно-таки боязливого, однако каждый раз, когда я его вижу, у меня голова идет кругом, я чувствую слабость в ногах…»
«Может быть мои подозрения нелепы, но, мне кажется, дядя Иосифа читает мои письма и не из обычного любопытства, а из иных, более скверных побуждений, поэтому, если захотите написать мне, пишите по старому адресу. Прошу вас, будьте осторожнее…»
«Подчерк просто ужасный, сама едва разбираю. Не сердитесь на меня, просто у меня масса неприятностей и я все больше теряюсь и путаюсь…
В этом доме мне ужасно холодно…»
«Прошлой ночью я слушала музыку и, наверное, заснула, ожидая Иосифа. Вдруг я проснулась, как от толчка, вижу, открывается дверь и входит дядя Иосифа. Стараясь преодолеть смущение, он поймал шнур от звонка, ускользающий от него и стал читать какие-то темные стихи. Потом он увлек меня к двери во флигель, где я еще не была, и я ознакомилась, впрочем, ничему не поражаясь, с домом и вещами, доставшимися ему от прежнего жильца. Мы вышли на террасу, затянутую проволочной сеткой, красной от ржавчины, спустились по жутко скрипящей лестнице к высохшему бассейну, доверху наполненному гнилыми листьями, обошли комнаты нижнего этажа и поднялись в его кабинет с обшарпанной, разваливающейся мебелью, расставленной в беспорядке. На стенах, обтянутых гобеленами, висели картины, похожие на снимки, сделанные при дурном освещении. У камина я наткнулась на чучело шакала, вдруг оскалившегося на меня. Я невольно заслонилась руками и села на кушетку, полистала какую-то книгу, потом подняла слуховую трубку давно отключенного, как мне казалось, телефона, и вдруг услышала далекий и тревожный голос женщины, в речь которой вмешивались фразы на французском языке. Изумленная, я передала ему трубку. Он повесил трубку, неожиданно обнял меня и стал уверять, что я должна его спасти…
До сих пор в ушах стоит его лепет… потом… я не осмеливаюсь не то что написать, но даже вообразить себе то, что было потом…
Этот бездушный и бесчувственный старик играл роль испуганного мальчика, знавшего лишь книжную действительность…
К себе я вернулась едва живая, в одном халате, мокрая, трясущаяся, я не могла произнести ни одного внятного слова. Больше я не хочу видеть ни Иосифа, ни его дядю…
(Несколько строчек вычеркнуто…)
Который день идет дождь, в комнате не топлено, двери разбухли, не закрываются, кругом сквозняки, так холодно и я так устала, ужасно хочу спать, нет больше сил писать… я уже сплю и улыбаюсь, думая о
