Когда я увидел его, мне стало безумно жаль этого человека, который просто оказался в неподходящий момент в ненужном месте и просто так, безо всякой причины, случайно пострадал. Конечно, я ему сочувствовал очень сильно и совершенно не защищал Солоника.
Дальше началось самое интересное. Передача была построена на том, что Солоник – это злодей, киллер, что это отрицательный человек. И каждый раз, когда выдвигался какой-либо тезис, все время ведущий апеллировал ко мне – мол, каково ваше мнение. Поначалу я отмалчивался, особо в эти беседы не встревал. Но когда заговорили о его первом изнасиловании, в котором он был обвинен спустя год, и дело это было раздутым и шитым белыми нитками, тут я не стерпел и начал его защищать.
Постепенно все негативное отношение к Солонику стало переходить на меня. Солоника-то нет, где он – неизвестно, а зато тут есть его адвокат, который попал в совершенно дурацкую ситуацию. Я – адвокат, и даже если я этого человека не понимаю, я все равно не имею права его критиковать.
Такова адвокатская этика. Я имею право лишь его защищать. Конечно, в каких-то случаях я могу промолчать, например, в связи с перестрелкой на Петровско-Разумовском рынке я не стал комментировать ничего. Но в связи с изнасилованием – я стал говорить, что это сфабрикованное дело, стал приводить различные доводы, то есть невольно стал защищать его. Я видел враждебные взгляды зрителей, которые сидели на трибунах в новой студии НТВ, соответственно, работники правоохранительных органов, приглашенные на передачу, тоже бросали довольно неприятные взгляды в мою сторону. Не знаю, как это получилось, но когда передача была окончена и операторы выключили свои камеры, ко мне неожиданно обратился один из помощников режиссера по поводу письма, которое Солоник прислал в газету «Омония». И тут меня словно прорвало. Я сказал:
– А с чего вы решили, что он мертв? Он жив.
Тогда я не знал, что эта моя фраза была записана. Спустя два дня, когда передача пошла, моя фраза о том, что Солоник жив, была выдана в эфир, причем сделано это было уже после титров.
Через несколько дней, как по команде, в нескольких газетах одновременно появились статьи о том, что Солоник жив. Многие журналисты стали разбирать всевозможные детали его гибели, склоняясь к мысли, что Солоник жив.
Тогда я не мог понять, неужели эту акцию организовал Геннадий Михайлович? Или у журналистов у самих возникли сомнения – вот, мол, адвокат сказал, что он жив, значит, действительно, что-то здесь не то.
Началась шумиха. Чуть позже состоялась очередная моя встреча с Геннадием Михайловичем. На сей раз он был один, без Максима.
– Максим отдыхает, – сказал Геннадий Михайлович. – Полежал сначала несколько дней в госпитале, теперь уехал отдыхать за границу. Слишком для него болезненно все это было. Отвык, бедолага, от экстремальных ситуаций. Ну что, я хочу вас поздравить. Акция, что мы задумали, удалась!
– Я догадываюсь, – сказал я, намекая на статьи журналистов.
– О Солонике стали писать не только российские, но и греческие журналисты, – добавил Геннадий Михайлович. – Короче, все это благодаря вам.
– Да ладно, – улыбнулся я. – Почему мне?
– Это вы сдвинули дело с мертвой точки. Но главное тут другое. Сейчас кто-то сумел поставить вопрос о том, чтобы его тело, в связи с последними событиями, было все же передано в Россию для экспертизы. Так что у нас к вам просьба. Вы могли бы снова выехать в Афины, проследить, чтобы со стороны греков не было никакой химии?
– Как вы представляете себе, что я буду там делать? – спросил я. – Я что, буду их контролировать?
– Нет, зачем же! У вас такой возможности не будет. Но ваш приезд для них будет определенной формой контроля. Они же не знают, насколько вы информированы, понимаете? Здесь это может помочь тому, что тело будет доставлено в Москву. Вы не волнуйтесь. На самом деле ваша роль другая. Но в силу определенных причин, мы пока не можем вам ее открыть.
– Но почему я должен соглашаться?
– Дело в том, что это совершенно безобидно и никакого нарушения греческих законов не будет. Но самое главное – ваш приезд будет истолкован определенными силами в нашу пользу. К сожалению, я пока вам не могу рассказать, – повторил Геннадий Михайлович, – всех подробностей операции, которую мы задумали. Но ваш приезд имеет для нас колоссальное значение. Есть такое понятие, как психологическое давление. Мы хотим вас использовать именно в этом качестве.
– Но на кого я должен давить?
– Я не могу вам этого сказать. Но гарантирую, что вы будете в курсе всех дел.
– Хорошо, – согласился я нехотя. – Но я боюсь, чтобы опять не возникло проблем с этим генералом, как его...
– Янисом Пападакисом? – подсказал Геннадий Михайлович. – Вы не волнуйтесь. С ним вопрос скоро будет решен. А опекать вас будет тот же самый адвокат. Мы ему уже перевели деньги. И переводчик у вас хороший будет.
– Там был хороший переводчик...
– Костя Грек? – неожиданно сказал Геннадий Михайлович.
– Да. А откуда вы знаете?
– Максим рассказывал. Теперь у вас будет другой переводчик, не хуже этого. Ну так что, летите?
Я пожал плечами:
– Оформление займет несколько дней. Они же визу не сразу дают... А так – я не против.
Вскоре мы простились с ним.
Несколько дней заняло оформление документов в Грецию. И вот я лечу в самолете в Афины. Какая-то внутренняя напряженность и неуверенность не отпускали меня. А вдруг сейчас мне готовят очередную провокацию? Уж больно недобрыми глазами смотрел на меня греческий генерал, начальник афинской полиции...
Вскоре самолет приземлился. На аэродроме меня встречал мой коллега, греческий адвокат. Он был предупрежден заранее о моем визите. Мы приехали в город, он разместил меня в хорошем отеле.
Вечером мы ужинали с ним в ресторане. Новостей было очень много. Греческий коллега сам уже интересовался судьбой моего клиента и собрал приличное досье. Оказывается, с момента поднятия шумихи в российской прессе о том, что, возможно, Солоник жив, греческая пресса и журналисты тоже отреагировали неадекватно. То тут, то там стали появляться статьи. В некоторых из них сообщалось, что, скорее всего, похоронен не Солоник, что он – заложник греческих спецслужб или каких-либо других, видимо, намекая на англичан или американцев, проводили параллель с Татаренковым, которого греки запросили обратно к себе, что таких значительных фигур просто так никто не отдает, так как они обладают огромной информацией.
Я привез письмо, где были собраны факты, все было разложено по пунктам. Оно говорило о том, что Солоник жив. Я отдал это письмо своему греческому коллеге, чтобы он перевел его на греческий язык. На следующее утро перевод был готов. Наш первый визит должен был состояться к тому самому генералу, начальнику афинской полиции Янису Пападакису.
С адвокатом мы договорились встретиться в одиннадцать часов утра. В назначенное время он подъехал, но лицо его было грустное.
– Что случилось? – спросил я. – Ты заболел?
– Нет, со мной все в порядке. Я боюсь, что к генералу мы с тобой не попадем...
– Как? Почему не попадем?
Адвокат вытащил из «дипломата» стопку газет и положил их на журнальный столик. На первых страницах была фотография генерала с крупными заголовками. Я увидел слово, похожее на русское «скандал».
– Что с ним случилось? Объясни, я же не знаю греческого!
– Его сегодня отстранили от обязанностей со скандалом. Обвинили в коррупции и покровительстве игорному бизнесу. Оказывается, в Аттике он, будучи начальником полиции, покровительствовал многим казино. Вездесущие журналисты раскопали эти факты, и это повлияло на его отставку.
Я был ошарашен. С одной стороны, хорошо, что с этим генералом, достаточно скользким, поступили должным образом. Но, с другой – все концы обрывались.
– Что же делать? Что теперь будет с нашим заявлением? – Я указал на переведенное письмо.
– А что делать? – сказал адвокат. – Поедем в управление и передадим письмо другому начальнику. Такие места не пустуют долго. Назначат нового!
Вскоре мы были в управлении полиции. Чиновник в канцелярии внимательно выслушал нас, взял наше заявление, зарегистрировал его и пообещал, что в ближайшее время, как только появится руководство, наше заявление будет рассмотрено и мы получим ответ.
Однако события развивались стремительно. Чтобы не утомлять себя ожиданием и не находиться в Афинах – мало ли что может произойти, – мой коллега пригласил меня в поездку на греческие острова. Действительно, сколько раз я посещал Грецию, а на островах не был ни разу. И мы решили побаловать себя отдыхом. Два дня пролетели незаметно.
Когда же мы вернулись в Афины, нас ждала сенсационная новость. За время нашего отсутствия могила Солоника, находящаяся на Третьем муниципальном кладбище, была ликвидирована. Точнее, греческие власти все же вытащили его тело из гроба, растворили в серной кислоте, а могилу сровняли с землей.
– Да они что, с ума сошли? – возмущался я. – Греция – православная страна, как же они могли сделать такое?
Адвокат стал связываться со своими знакомыми – с депутатами местного парламента, с журналистами, и вскоре мы узнали, что на самом деле в Греции существует такой закон. Если за могилой в течение трех лет никто не ухаживает, то по этому закону могила может быть ликвидирована. Но самое интересное было то, что этот закон ранее никогда, ни при каких обстоятельствах не применялся. Это был единственный случай... Теперь его смерть вызывала еще больше вопросов...
В этот же вечер я позвонил Геннадию Михайловичу и доложил о ситуации. Он был расстроен.
– Похоже, нас опередили, – сказал он. – Жалко. Операция была задумана неплохая. Ну ничего, у нас есть второй вариант. Будем действовать по другому плану.
– Но как я узнаю, что мне делать?
– Узнаете чуть позже. От меня придет человек, он вам все скажет.
На следующий день ко мне в номер кто-то постучал. Я открыл. На пороге стоял Костя Грек.
– Костя, проходи! – обрадовался я. – Ты куда в прошлый раз пропал?
– Так получилось, слишком ситуация была неопределенной... Если бы меня вычислили, то мне было бы плохо.
– Ты слышал о последних событиях? – спросил я, пропуская Костю в номер.
– Да, слышал. Поэтому я и пришел.
