всех называла старшего сына идиотом.
Ангел внимательно глядел на мужчину — надо думать, видел те же живые картинки.
И еще одну. Похороны, на которых за гробом шел только младший сын, и то — без слез.
— Допрос, — повторил он неудачное слово. — Послушай, этот допрос нужен, чтобы избавить тебя от застарелой боли и узнать твое настоящее желание. Видишь ли, ты можешь вернуться туда, к людям… да не сейчас! Чуть погодя, в ином обличье. Это — чтобы в тебе воцарилась гармония. Сейчас гармонии нет — а ты ее достоин. Ты можешь выбрать женщину, чьим сыном станешь. Я даже берусь посоветовать…
— Я стану сыном?
— Вот, погляди.
Ангел протянул ладонь, на ладони возникла светлая точка, разрослась, обратилась в круг, наподобие зеркальца, а в этом кругу мужчина увидел лицо.
— Ну… — сказал он.
— Не красавица. Ей тридцать лет, и она безумно хочет сына. Она уже любит его. Она создана для материнства. Ей долго не давали стать матерью, чувство созрело… Ты станешь любимым и единственным сыном. Ты получишь то количество любви, которого так тебе не хватало в детстве. Это будет справедливо. Ты вырастешь, окруженный любовью, и уйдет та горечь, которая все еще жива в тебе — даже здесь. Сколько раз ты объяснял свои неудачи тем, что тебя воспитали нелепо и бестолково? Сколько раз говорил себе: дети, которых любили, росли уверенными в своих силах, не замыкались, не сворачивались в клубок, колючками наружу, не прятались в своих фантазиях, не скрывали от матерей своих промахов и удач — их матери умели поддержать в беде и умели радоваться их успехам, а не бросали равнодушное «ну, хорошо, хорошо…» Так?
— Так.
— Бедный мой фантазер, сейчас у тебя есть шанс прожить жизнь, у которой совсем другие стартовые условия. Этот шанс — награда, если ты еще не понял. Тебе дают возможность обрести гармонию. Принимай, — сказал ангел. — Можешь стать сыном этой женщины, можешь — другой, у которой запас любви не меньше.
— Но чтобы понять это, я должен буду помнить свое прошлое… сравнивать, что ли?.. Разве это возможно?
— Люди считают, что невозможно. Ты не беспокойся — у тебя будут тайные знаки. Память проснется. На несколько минут, возможно, на несколько часов. Согласись, держать в голове постоянно свою прошлую жизнь — обременительно. Можно — мощным усилием воли, но вряд ли нужно.
— Какие знаки?
— Узнаешь. Ну так как же?
Мужчина не представлял себе пространства за пределами двора — точнее, ему казалось, что дальше — мир сорокалетней давности со всеми его приметами. А меж тем двор был заключен в шарик, наподобие икринки, и шарик этот соприкасался боками своими с другими, и в каждом были мирок, душа и ангел. Все они составляли вибрирующее облако, в центре которого медленно вращался неровный синий мяч. От облака постоянно отрывались шары и летели вниз, бледнея на лету и теряя правильную форму. Им навстречу мчались искры — чем выше, тем более замедляя полет. Некоторые, впрочем, пронизывали облако и скрывались в черном небе над ним. Там и гасли…
2
К утру похолодало, и от реки потянуло такой пронзительной свежестью, что спавший под лодкой парень проснулся.
Он устроился на ночлег грамотно — подстелил еловый лапник, накрытый брезентовым чехлом от неведомой техники, сам был в спальном мешке. Но лицо в мешок не спрячешь.
Дешевые наручные часы показали шесть утра. Подходящее время, чтобы встать и позавтракать. Часы заодно и день показали — 26 августа. Неприятная дата, ну да ничего не поделаешь.
Парень вылез из-под лодки, вытащил пакет с продовольствием и сухие, заранее наломанные ветки. Костерок он разжег ловко — не впервой. Металлический чайник с водой был приготовлен с вечера, вот только закипала вода медленно. В мешке было полбатона и почти полный пакетик нарезки — полукопченой колбасы, которая, по мнению парня, не нуждалась в холодильнике. Были еще два яблока, картонная коробка с остатками заварки и эмалированная кружка.
Позавтракав, парень вытащил из-под лодки рюкзак. Спальный мешок он ловко скатал и захлестнул ремешками. Сборы заняли четверть часа.
Через десять минут он уже шагал по лесу, высматривая здоровенный выворотень. Под этим выворотнем он год назад выкопал пещерку, где при необходимости можно было бы и переночевать. Но сейчас он бы там, наверно, не поместился — за год он прибавил по меньшей мере двенадцать сантиметров. Пещерка служила тайником. Парень спрятал там чайник и умотанное в два пакета имущество — зажигалку, сачки, две трехлитровые банки, бутылку с вонючей жидкостью для разжигания костров, мыло с мочалкой, зубную щетку со стаканчиком и остатками пасты. Оттуда он взял поясную сумочку-«банан». В сумочке лежали деньги и мобильный телефон.
До электрички было полчаса ходу.
В городе парень оказался в без четверти девять. Первым делом он зашел в музыкальный магазин.
— О, Мерлин! — приветствовал его юный продавец. — Как ты? Что это у тебя с головой?
— А что?
— Ты сегодня причесывался?
Мерлин огладил ладонями голову. Правильно причесаться с утра он не мог, среди его имущества не было хоть крошечного зеркала.
— Мне мобилу зарядить надо, — сказал он продавцу.
— Давай сюда. Ты где все лето пропадал?
— Где я только не пропадал…
Продавец, которого в дружеском кругу звали Бурундуком, рассказал все музыкальные новости. Тем временем телефон зарядился настолько, что мог бы продержаться минут двадцать. Мерлин позвонил Кузьке. Почему девчонку прозвали Кузькой, уже никто не помнил.
— Можно у тебя спальник и рюкзак оставить? — спросил он. — Я домой нести не хочу, мать их истребит.
— Тащи!
— Прям щас?
— Ну?! До десяти успеешь? А то мне к зубному бежать.
— Успею!
Кузька была настоящим другом. По дороге к стоматологу она зашла с Мерлином в магазин и помогла выбрать приличные джинсы. Старые, которые были коротки на четыре пальца, они там же и оставили — в мусорнике. В этом же магазине взяли две рубашки и свитер.
— Стирать бесполезно, — определила Кузька, держа двумя пальцами потрепанную одежку.
— Я и не собираюсь. Теперь — кроссовки. И носки!
— Сам справишься?
— Куда я денусь.
— Денег хватит?
— Во! Слушай, возьми на сохранение. А то она же обязательно полезет в мои вещи. Я только на кроссовки и на пиво себе оставлю.
— На носки, трусы и хотя бы две футболки, — добавила Кузька. Потом, взяв пачечку банкнот, удивилась:
— Ты неплохо заработал!
— Пока живут на свете дураки!.. — фальшивым голосом пропел Мерлин.
