Теперь же, а в этом уже не было сомнений, Емельянов разговаривал с Королевой.
– А пока, – решительно заявила та, – я хочу, чтобы у тебя ничего с ней не было. – Емельянов пообещал, что у него пока ничего не будет. Последней идиотке было бы понятно, о ком говорили эти двое. Но Алла позволила себе засомневаться, перестала таращиться на панели и стала провожать ревнивым взглядом Емельянова, который после разговора с Эммой беспрерывно выскакивал из кабинета и бегал по офису.
– Если бы ему приделать сзади пропеллер, – хихикала Машка, забежавшая проверить, как идут дела на ее втором фронте, – то он бы заменил нам Карлсона. Я так соскучилась по шведу! Он всегда привозит массу новых анекдотов. Человек-праздник, – вздохнула Машка и побежала за Емельяновым, намереваясь выведать у него страшную тайну про приезд шведа.
Она вернулась быстро и радостным тоном сообщила, что Ульрих приезжает сегодня. Алла оцепенела и принялась заново пересчитывать панели на стенах. Этого ей только не хватало! У нее закрутился такой драматичный роман с собственным боссом, а тут появляется лучший клиент фирмы, и все летит коту под хвост. Карлсон наверняка кинется к ней с комплиментами, полезет целоваться и, как обычно, начнет уговаривать уехать с ним в Швецию. И что ей останется делать после того, как Емельянов пообещал Эмме держать между ними дистанцию? Правильно, кинуться шведу на шею, подстегнув таким образом в любимом мужчине ревность и подтолкнув его к дальнейшим действиям. Пусть это будет что угодно: воссоединение, разрыв или смертоубийство – Алле было безразлично. Хуже всего сидеть в неизвестности безвольной амебой и разглядывать офисные стены.
Карлсон предпочитал появляться к обеду, времени у Аллы было вполне достаточно. Она подошла к Татьяне и попросила у той взаймы необходимую сумму на салон красоты. Подруга сразу полезла за деньгами, но, узнав, ради кого та старается, сунула кошелек обратно в сумку. Она сказала, что Алла не какая-то там куртизанка, вертеть хвостом не умеет, все свои эмоции пишет на лице и обмануть шведа не сможет.
– У тебя сейчас на лбу написано: «Люблю Емельянова!» – заявила она Алле, которая тут же кинулась к зеркалу и принялась тереть свой красноречивый лоб, стараясь оттянуть челку и прикрыть признание. – Ну, и что? – процедила Татьяна. – Лоб ты прикрыла. Но надпись теперь появилась в твоих глазах. Даже если ты наденешь темные очки, твоя любовь всплывет в другом месте, причем, заметь, неожиданно, в самый неподходящий момент.
– Так что же мне делать? Сложить лапки и дожидаться, пока он со своей роднулечкой договорится?!
– Изображай таинственную меланхолию. Это твое сегодняшнее настроение. Мужики любят, когда в женщине есть загадка. Убери со лба «Емельянов», оставь одно «люблю», и все будет в полном ажуре.
– Как это сделать? – Алла наморщила лоб, словно старалась спрятать в складках свое признание.
– Представь, что ты любишь не Емельянова, а Колю Баскова.
– Но я не люблю Баскова, – пожала плечами Алла.
– Надо же, – изумилась Татьяна, – а мне он очень даже нравится. Но не хочешь Колю, и не надо. Представь того, кого ты любишь, только не Емельянова. Не округляй глаза, пожалуйста. Нормальная женщина должна обязательно любить кого-то возвышенного, помимо земного самца. Можно любить, к примеру, Ричарда Гира, Джорджа Клуни, еще кого-нибудь из этой когорты. Заметь, совершенно бескорыстно, он-то не знает о тебе, а ты любишь. Ходишь, отмеченная печатью неземного бытия, и любишь. В глазах появляется томление, в движениях – плавность, в походке – лень. Женщина-загадка!
– Глупости какие-то. Любить того, кто о тебе ничего не знает, это неинтересно. Но если ты настаиваешь, то я попробую любить кого-нибудь из классиков. Пушкина. Да, я его люблю и всегда любила.
– Хорошо, только сначала порепетируй. Ходи и повторяй про себя «Я люблю Пушкина!» много раз.
Алла отошла от зеркала и принялась с загадочным видом прогуливаться по кабинету.
– Уже лучше, – комментировала Татьяна, – «Емельянов» исчезает, исчезает… – Алла зацепилась шпилькой за стул и потеряла туфлю. – Плохо, – заметила Татьяна, – очень плохо. Теперь на твоем лице написана не любовь, а ненависть к производителям этой мебели. Хотя, заметь, они ни в чем не виноваты. Ладно, мне нужно делать отчет, я им займусь, а ты пока ходи босиком и репетируй. Лучше вслух, чтобы я могла контролировать процесс искоренения Емельянова. Это очень хороший аутотренинг, не филонь.
Алла набрала в легкие побольше воздуха и продолжила хождение. Вслух она повторять не стала, а только твердила то с одного конца кабинета, то с другого: «Бу-бу-бу». Емельянов зашел внезапно и замер на месте, уставившись на босоногую Аллу, которая шла прямо на него с закрытыми от усердия глазами, нашептывая свое «бу-бу-бу». Татьяна пыталась послать ей какие-то предупреждающие знаки, но та, естественно, их не видела.
– Что вы тут делаете, Алла Викторовна? – поинтересовался озадаченный начальник.
– Ой! – Алла открыла глаза и резко поглупела. – Я здесь… Что делаю? Люблю. Да, я люблю Пу… Пушкина, между прочим. – Она выставила вперед босую ногу и уперла руки в бока.
– Пупушкина?! – взвился Емельянов. – Я, живота своего не щадя, сражаюсь за нашу, за наше, за наши… – он запнулся, скользнув взглядом по обалдевшей Татьяне. – А она любит Пупушкина! Кто это? Новый мастер из столярного цеха?! Он уволен! Отправляйтесь к себе и подготовьте приказ. – Емельянов резко развернулся и вышел.
– Что это с ним? – не поняла Татьяна.
– Долго рассказывать, – махнула рукой Алла. – А если кратко, то он собирается бросить свою мымру и наладить отношения со мной, только она его попросила временно ничего не предпринимать, и он согласился, – выпалила Алла, как на духу.
– Хорош гусь, – покачала головой Татьяна, – видишь ли, ничего не предпринимать. А годы-то щелкают. Нечего ждать у моря погоды, давай, дохаживай и повторяй вслух. Аутотренинг тебе поможет выкинуть со лба Емельянова, тьфу, из головы, конечно, из мозгов.
– Да, – согласилась Алла, – гусь. Я его выкину. – Она принялась расхаживать. – Я люблю Пушкина, я люблю Пушкина… Я люблю… – Дверь внезапно открылась, и на пороге показался всклокоченный Емельянов. – Люблю Пу… Пушкина, – заикнулась, как назло, Алла.
– Пупушкина?! Это уже слишком, – он бросил Татьяне на стол бумаги и снова выскочил.
– Что это с ним? – опять изумилась Татьяна. – Сегодня он сам не свой.
– То ли еще будет, когда я не напечатаю этот приказ. Буря в стакане. Ой, Танечка, сегодня еще должен Уля приехать! Может, ты возьмешь его на себя?
– Нет уж, я дама замужняя. Держи Емельянова с Пупушкиным при себе, до кучи к ним пойдет и Уля. Тренируйся, вырабатывай в себе загадку. Пусть они лоб расшибут, гадая, кто такой этот Пупушкин. Посмотри на меня с выражением, посмотри.
– Я выражаться не умею, – растерялась Алла, – и о нецензурных тренингах ничего хорошего не слышала. Конечно, если потренироваться…
– Изобрази любовь к великому русскому поэту у себя на лице. Для этого думай про его гениальное творчество, за которое ты его боготворишь.
– Да, я боготворю, – Алла вошла в роль, – я боготворю… – Она с опаской посмотрела на дверь. – Лучше не буду называть вслух никого, на всякий случай.
– Не называй, – согласилась Таня, – твой Емельянов выскакивает неожиданно, как черт из табакерки. И не знаешь, чего от него ожидать.
– Вот именно, – вздохнула Алла, – не знаю, до чего они додумаются с Эммой в очередной раз.
Она еще немного потренировалась и вернулась к себе. На ее месте сидела Машка Галкина и прислушивалась к шуму в кабинете начальника. Там что-то ударялось о стенки и падало на пол. Неужели Емельянов бился головой о стену и кидался предметами убранства кабинетного интерьера? Алла прислушалась, очередной «бум!» раздался очень громко, словно на пол уронили мешок с костями.
– Злится, – довольно прокомментировала Галкина, – увидел меня с Семеновым в коридоре, аж взбеленился. Подбежал к Виталику, стал требовать сведения про какого-то Пупушкина. Выдумал, сам не знает чего, а еще требует. Как ты думаешь, может, мне ему признаться, что Семенов – это несерьезно?
– А сама как думаешь? – поинтересовалась тихо Алла.
– Думаю, что серьезно. Вдруг Емельянов выберет не меня, а тебя. Семенов сразу из запасных перейдет в первый состав. Я не могу тянуть до твоего возраста, мне детей рожать нужно.
– Я тоже рожу, – таинственно произнесла Алла, пристально глядя на дверь Емельянова, – от Пупушкина. И пусть кусает себе локти, что упустил такое счастье!
– Кто такой этот Пупушкин? – удивилась Машка. – Новый мастер из столярного цеха?
– Это тебе Емельянов сказал? – Та кивнула головой. – Да, новый мастер.
– А он симпатичный? – кокетливо произнесла Галкина, разваливаясь в Аллином кресле.
– Он лучший, – Алла подумала о том, как она любит Пушкина, и на ее лице отразилась загадка.
– Так ты его любишь! – глядя на нее, сообразила Галкина. – Вот оно что.
Карлсон прилетел, как одуревшая ракета с ядерной боеголовкой. Во всяком случае, эффект был такой же. Все началось с лифта, заскочив в него, швед уронил пару молоденьких сотрудниц детективного агентства, которым вместо преступников пришлось искать выскочившие из декольте подушечки пуш-ап. Безжалостно поджал под себя старую даму с отчетными папками и случайно между пятым и шестым этажом нажал на кнопку остановки. Пока все искали причину вынужденного заточения и готовились к худшему, швед успел освежить рот и привести в порядок мужественный подбородок, побрив его на ходу заграничным инструментом, мало чем напоминающим современную бритву. Беседа с менеджером по продаже пластиковых окон о достижениях в брадобрейном деле заставила его немного задержать лифт на последнем этаже. Менеджер работал на шестом, но упустить случая побеседовать со шведом не мог.
Валерия Витальевна Голубкина спрятаться не успела. Ульрих заскочил к ней в кабинет и сгреб бумаги с самого большого стола. Из привезенной с собой сумки он достал скатерть-самобранку, включающую в себя деликатесы и яства, и посоветовал бухгалтеру заняться приготовлением пиршественного стола. До Аллы он добрался полным победителем, сумевшим по дороге осчастливить работниц «Меченосца»: Татьяну – ей достался пакет с изображением Ульриха и рекламным слоганом его компании – и Машку, она получила его визитку, тисненную чистым золотом. На Аллу обрушился шквал комплиментов, прерываемый короткими паузами, во время которых швед подыскивал нужные слова. Но, не находя таковых, особенно не расстраивался и пользовался тем, что «подворачивалось под руку».
– Аллочка! Какие у тебя огромные глаза! Твои не малые губы прячутся под громадным носом! Ты вся такая мини-а-тюрная, я по тебе, как это по-вашему, страдал. – Швед бухнулся перед ней на одно колено и приложил свою руку к сердцу. «Сейчас начнется, – подумала Алла, – не хватает только Емельянова, не к вечеру будь он помянут».
– Ульрих, – начала Алла, думая про себя, насколько она сильно увлечена великим русским поэтом. – Не нужно фамильярностей, я не давала никакого повода, что брошу все и уеду с тобой.
– Уля, – томно произнес швед и облизнул свои толстые губы, – зови меня просто Уля.
– Уля, – продолжила Алла, пытаясь опустить шведа с небес на землю, – держи себя в руках.
