Кармин издает резкий звук, похожий на клекот. Остальные молча тянут свои напитки и как будто представляют себе свои новые профессии. Кроме Джона, который смотрит в одну точку. Не на Винса, а куда-то в пространство.
— Ты должен выбрать новые фамилию и имя? — спрашивает Андж.
— Вроде того. С этим тоже помогают. Подбирают такие, чтобы ты запомнил. Вот как у меня — Винсом звали моего отца.
— Без балды? — Андж поворачивается к Джону. — Здорово, да, Джон? Он выбрал гребаное имя папаши. Разве не славно?
Джон пьет виски.
— Знаете, какое я бы взял? — спрашивает Бинз, приземистый и лысый, с длинным шрамом, что тянется от глаза к губе. — Реджинальд Уортингтон Иденфилд Третий.
— Временами случаются неожиданности, — говорит Винс. — Приходится начинать все с нуля. Никаких данных в полиции. Никаких долгов. Как будто… заново родился.
Он лезет в бумажник и через секунду общего возбуждения достает регистрационную карточку избирателя.
— Вот что я получил.
Андж разглядывает карточку и передает Кармину, который крутит ее в руках, словно она написана по-французски, потом протягивает Бинзу, а тот — Джонни.
Джонни вертит ее и бросает на стол.
— Подумаешь, — замечает он. — Ты и еще сто миллионов других слабоумных.
Все замолкают.
— Так, — наконец говорит Винс, — как ты меня нашел?
Остальные смотрят на Готти, тот пожимает плечами.
— А с чего ты взял, что мы тебя потеряли?
Курит. Молчит.
— Ну, давай. — Джонни-Малыш допивает виски, наклоняет голову влево, вправо и назад, словно она крепится на заржавевшем шарнире. — Раздавай гребаные карты.
Кармин раздает себе, Бинзу, Анджу и Джону.
— И до сих пор ты ни разу не приезжал сюда, Винс?
— Ни разу.
Винс рад, что его называют этим именем, и надеется, что они понимают разницу между Винсом, раскаявшимся пекарем, и Марти, доносчиком. Он наблюдает за тем, как карты разлетаются к другим игрокам, и жалеет, что не играет. Ему неприятно видеть, как карты проходят мимо него. Ему не нравится быть «вне», в этом есть что-то символичное.
— Узнав, что за мной охотится Рей-Прут, я понял, что надо валить из города. Я хотел убежать, даже несколько минут назад размышлял об этом. Но решил, что гораздо важнее разобраться со своим прошлым. Заплатить по счетам.
Бинз удивленно качает головой.
— А я-то все думал, куда пропал Прут. Ты его на полную ставку нанял, босс?
Джонн поднимает глаза, но не отвечает.
Бинз поворачивается к Винсу.
— Парень, ты, небось, обосрался от страха.
— Слегка.
— И все же у тебя кишка не тонка, раз пришел обратно, — с надеждой в голосе говорит Андж, косясь на Джона, который как будто не слышит их. — Ведь так, Джон?
У Винса появляется ощущение, что Андж в этом случае взялся поработать его бесплатным адвокатом, защищая перед Джоном.
Винс переводит взгляд с Джона на Анджа и обратно.
— Вчера я ходил к старому Дому Колетти и вернул ему долг.
Бинз улыбается.
— Без балды? Старина Хладнокровный? Как он поживает? Говорят, у него был инфаркт или что-то в этом роде. И он переехал в крошечную квартирку в Бей-Ридж.
— Да, — отвечает Винс. — Инсульт. Он совсем плох. Отдал ему, сколько смог, и договорился, что верну остальное. Так что по крайней мере с ним мы в расчете. — Он бросает взгляд на Джонни, по лицу которого ничего понять нельзя. — Я надеялся, что и с вами смогу договориться, мистер Готти. Надеялся, что смогу вернуть долг.
Джонни делает глоток виски и смотрит на Винса глазами, в которых не отражается ничего, кроме их собственной непроницаемости.
Детектив Чарлз притормаживает у гостиницы Дюпри, заводит машину на стоянку и поворачивает ключ. Говорит, что передаст Дюпри досье Марти Хейгена утром, и тогда можно будет пройтись по фамилиям. Чарлз зевает.
— Слушай, а ты женат, Сиэтл?
Дюпри крутит кольцо на безымянном пальце.
— Да. Пару лет уже.
— А дети?
— Пока нет. Жена еще учится. Вот получит диплом, и заведем ребенка.
— Да? А кем она будет?
— Логопедом.
— Без балды? — Чарлз поднимает голову. Веки его закрываются. — Так она будет заниматься… ну… как это называется?
— Логопедией. Будет заниматься с людьми, у которых проблемы с дикцией.
— Разумно.
Дюпри берется за ручку двери.
— Значит, ты поможешь мне завтра достать досье Хейгена? Потому что мне не хочется обманывать службу маршалов. Это может затянуться на несколько недель.
— Ох да, гребаные федералы. Достану я тебе досье.
— Я с ним сам разберусь. Тебе не стоит тратить на меня воскресенье.
— Да ладно, раз уж ты меня втянул, хочу посмотреть, чем дело кончится.
— В этом нет необходимости, — возражает Дюпри.
— Мне нужны сверхурочные.
— Ты отметься. И я скажу твоему лейтенанту, что ты все выходные провел со мной.
— Не-а. Я тебе уйму времени сэкономлю, ты же города не знаешь. А может статься, я окажусь знаком с кем-то, вот как с Питом Джардано. — Чарлз тянется к ключу. — К тому же, ну оставлю я тебя одного, тебя шлепнут, а мне потом по жопе дадут. Так что я за тобой заеду в районе двенадцати. Лады?
— Нет, — продолжает настаивать Дюпри со всей твердостью, на какую способен. — Спасибо.
— Что? — Чарлз поворачивается к нему и смеется. — Ты что, шутишь что ли, мать твою? — Потом его лицо багровеет и суровеет. — Тебе моя помощь не нужна?
— Нет.
Чарлз долго смотрит в молчании. Дюпри хочет уйти, но чувствует в его взгляде вызов и не отводит глаз.
— Знаешь, что мне нравится в таких, как ты? — наконец спрашивает Чарлз. — Вам кажется, что вы все про все знаете.
Вы думаете, что вам все ясно в вашей работе и в вашей жизни. И вы можете идти вперед, вслепую, ни хера не оглядываясь. И знаешь что? Когда-нибудь, лет через десять, до тебя дойдет… дело не в том, кто, бля, милый парень, а кому и поделом. Дело в том, что есть мы… — Он обводит рукой город. — И есть они. И однажды вечером, когда ты будешь идти по темному, воняющему дерьмом коридору, полному наркоманов, и услышишь щелчок пушки сорок пятого калибра у своего гребаного уха, вот тут-то тебе станет ясно, до тебя допрет: единственное, что ценно в нашем мире, это все те люди, что за тобой. Поэтому они одели нас в
