Глава восемнадцатая
«О чем это вы тут секретничаете, тетушка Медора?» — воскликнула мадам Оленская, входя в комнату.
Одета она была так, будто собралась на бал. Всю ее фигуру окутывало мягкое сияние, и, казалось, что платье ее состоит из крохотных светлячков. Голову она держала так, словно выходила на подиум под взглядами многочисленных соперниц.
«Мы как раз говорили, моя дорогая, что здесь тебя ожидает сюрприз. Взгляни на эту красоту!» — воскликнула миссис Мэнсон, поднимаясь на ноги. Дугообразно изогнув свою руку, она указала ей на розы.
Мадам Оленская, взглянув на цветы, замерла на месте. Она не изменилась в лице, но оно вдруг все побелело от гнева. Казалось, на нем отразился отблеск летней зарницы.
«О! — воскликнула она, и голос ее дрогнул. — Кому в голову пришла нелепая мысль послать мне этот букет? Зачем он здесь? И с чего бы это именно сегодня? Я ведь не на бал собралась, а невеститься мне поздновато! Но некоторые этого не хотят понять!»
Графиня направилась обратно к двери, открыла ее и крикнула: «Настасья!»
Не успела мадам Оленская позвать ее, как проворная служанка появилась на пороге. Ачер слышал, как, понизив голос, она быстро произнесла что-то по-итальянски. Но видя, что Ачер прислушивается к ее словам, снова перешла на английский. Она сказала служанке:
«Видишь эти розы? Возьми их и выброси в мусорную корзину!»
Настасья с недоумением воззрилась на графиню, и та поспешила добавить: «Да нет же, бедные цветы ни в чем не виноваты. Ладно. Скажи мальчику-посыльному, чтоб отнес их в дом мистера Винсета — того темноволосого джентльмена, который ужинал сегодня у нас. Его жена нездорова и эти цветы могут порадовать ее… Говоришь, мальчишка уже убежал? Ну, тогда, голубушка моя, придется тебе самой сходить к ним. Накинь мой плащ и поторопись: я хочу немедленно очистить свой дом от этой скверны! Но не вздумай сказать ей, что эти цветы подарили мне!»
С этими словами мадам Оленская накинула на плечи Настасьи свой бархатный театральный плащ и вернулась из холла в гостиную, сильно хлопнув дверью. Ее грудь высоко вздымалась под кружевной оборкой, окаймлявшей декольте, и Ачеру показалось, что еще мгновение, и она зарыдает. Но вместо этого, Элен вдруг расхохоталась, и, переводя взгляд с одного на другую, спросила: «А как вы тут без меня? Надеюсь, уже успели подружиться?»
«Пусть мистер Ачер расскажет все тебе сам, дорогая! Он ведь так долго ждал, пока ты переоденешься!»
«Да, я заставила вас поволноваться! Эти упрямые волосы никак не хотели укладываться в прическу, — призналась Элен Оленская, дотрагиваясь рукой до своего высокого шиньона с завитыми локонами. — Но хватит об этом! Я вижу, доктор Карвер уже ушел. Тетушка, ты не опоздаешь к Блэнкерам? Мистер Ачер, не соблаговолите ли вы посадить миссис Мэнсон в мой экипаж?»
Она проводила маркизу в холл и долго наблюдала, как та надевает ботики и постепенно исчезает под горой шалей и шарфов, готовясь к выходу в свет. Стоя на пороге гостиной, Элен сказала: «Если не возражаешь, экипаж заберет меня отсюда в десять часов».
Затем она вернулась в гостиную и, проходя рядом с камином, посмотрелась в зеркало. Едва ли нашлась бы еще хоть одна леди в Нью-Йорке, которая вот так запросто назвала бы свою служанку «голубушкой» и отослала ее с поручением, укутав в свой собственный театральный плащ. И хотя у Ачера голова распухла от проблем, он был приятно удивлен, что в этом доме действия разворачиваются на фоне положительного эмоционального настроя.
Мадам Оленская не пошелохнулась, когда Ачер подошел к ней и через мгновение он увидел ее глаза в зеркале. Но она потупила их и, отойдя от камина, уселась на софу в свой уголок. Вздохнув, графиня тихо сказала: «Пожалуй, я выкурю сигаретку!»
Ачер передал ей портсигар и зажженную лучину. Когда пламя осветило ее лицо, он заметил, что ее глаза улыбаются ему. Неожиданно она спросила: «Что вы думаете о моем характере, Ньюлэнд?»
Ачер помедлил мгновение, а потом вдруг ответил решительно: «Глядя на вас, я начинаю понимать, что имела в виду ваша тетя, рассказывая о вашей прежней жизни».
«Могу себе представить, что она вам наговорила!»
«Она сказала, что вы буквально купались в роскоши, и жизнь ваша была полна всего такого, о чем мы здесь даже мечтать не можем».
Мадам Оленская сложила губы трубочкой и выпустила колечко дыма.
«У Медоры такая романтичная натура, но она любит мир вещей!»
После недолгого колебания Ачер отважился спросить ее: «Вы считаете, что романтическое восприятие жизни не отражается на ее способности объективно оценивать происходящее?»
«Вы имеете в виду, говорит ли она правду хоть иногда? — усмехнулась племянница Медоры Мэнсон и продолжала более серьезно: — Я бы сказала, почти во всех ее словах есть и правда и ложь. Но почему вы спрашиваете об этом? Что такого она вам рассказала?»
Ачер посмотрел на пламя, а потом перевел взгляд на ее блестящий наряд. Его сердце дрогнуло при одной мысли о том, что это их последний вечер у камина в этом доме, и что с минуты на минуту ее заберет экипаж.
«Ваша тетя сказала мне, что граф Оленский хочет, чтобы она убедила вас к нему вернуться».
Мадам Оленская не проронила ни слова. Она сидела неподвижно, зажав сигарету между пальцев полусогнутой руки. Выражение ее лица при этом не изменилось. Ачер уже давно заметил, что графиня, по всей вероятности, утратила способность удивляться, чему бы то ни было.
«Так вы знали об этом?» — спросил он ее.
Она долго молчала, стряхивая пепел с сигареты прямо на пол.
«Догадывалась. Бедная моя тетушка намекала на то, что есть какое-то письмо. Ох уж эти ее намеки!..»
«Так это вашему мужу мы обязаны столь неожиданным появлением здесь вашей тетушки?»
Мадам Оленская, казалось, вновь погрузилась в размышления.
«Опять-таки, трудно судить! Сама она говорит, что услышала „духовные призывы“, или что-то в этом роде, от доктора Карвера. У меня есть опасения, что она надумала стать его женой. Бедняжка Медора! Всегда найдется тот, за кого она не отказалась бы выйти замуж! Но, может быть, она просто надоела своим компаньонам на Кубе, и они решили от нее избавиться! По-моему, они к тому же оплачивали ее расходы. В самом деле, Ньюлэнд, я понятия не имею, почему она приехала!»
«Но вы полагаете, что ваш муж действительно мог передать ей письмо для вас?»
Мадам Оленская помедлила с ответом и затем тихо произнесла:
«В конце концов, этого следовало ожидать».
Молодой человек в волнении поднялся и прислонился к камину. Смутное беспокойство продолжало нарастать в нем; он не находил нужных слов, чтобы выразить свои мысли, а драгоценные минуты летели, не оставляя ему времени для объяснений. В любой момент за ней мог вернуться экипаж, и он прислушивался, не стучат ли уже колеса по мостовой.
«А вам известно, что ваша тетушка не сомневается, что вы вернетесь… к своей прежней жизни?»
Мадам Оленская вскинула голову. Густая краска залила сначала ее лицо, а потом шею и плечи. Она редко краснела, и лихорадочный румянец напоминал следы ожогов на ее нежной коже.
«Я знаю, что многие люди невысокого мнения обо мне», — сказала она.
«О, Элен, простите меня! Я — просто осел!»
Она слабо улыбнулась.
«Вы просто очень нервный. И потом, у вас свои проблемы. Я знаю, что вам кажется несправедливым, что Велланды отложили свадьбу на столь неопределенный срок. Кстати, я с вами совершенно согласна! Знаете ли, браки в Европе заключаются довольно быстро, а эти американские отсрочки — совершенно необъяснимы. Возможно, европейцы — более темпераментны, чем мы».
Она сделала ударение на слове «мы», и оттого вся фраза прозвучала иронично.
